«А знаете, что я заметила? Перед смертью нормализуются все анализы. Это значит, что люди из последних сил пытаются прийти к Богу в хорошей форме». «Я умру?» – тихо спросил он. «Ненавижу глупости», – улыбнулась она. «Все мы смертны. Но вы умрете еще лет через тридцать. Я же рядом. Без моего одобрения никто, кто знаком со мной, не может себе позволить этого сделать раньше положенного срока». «Да у Вас комплекс Бога!» – рявкнул тогда он, твердо удостоверившись в ее безнаказанной неадекватности. «Не без этого», – совершенно серьезно ответила она. «Пусть будет, что я всего лишь Посредник с манией величия. Если у Вас все, то у меня следующий пациент».
Они встречались только в ее кабинете во время приема в клинике, куда она прибегала после основной работы уже раздерганная и уставшая. Ему показалось, что она не сильно была озабочена своей внешностью. Не всегда хорошо прокрашенная седина, почти стертая помада, озабоченность на бледноватом лице. Уже сидя за столом и разговаривая с пациентами, внутри себя она еще продолжала бег. Отсюда и стремительность в движениях и безумие во взгляде. Это была не работа ради денег, а очень увлекательная интеллектуальная игра, которой она наслаждалась как наркоман очередной дозой. С рутинными больными ей моментально становилось скучно и быстрые мозги искали удовлетворения в следующем случае. Ее нельзя было назвать красавицей в классическом понимании. Она была слишком измотана, чтобы вести себя как женщина с таким величественным титулом, но, когда ему удавалось ее эмоционально зацепить, усталость сбрасывалась, и она блистала потрясающим очарованием. Он сходил с ума от этого коктейля из дерзкого обаяния, шарма, задиристости и элегантности. При этом она была абсолютно естественна в выражении эмоций. Не хотела никому нравиться. Но такая харизма безотчетно влечет и вызывает большую зависть. И он предполагал, что вокруг нее всегда огромное количество влюбленных мужчин, а может быть и женщин. Ему очень нравилось видеть ее такой. Мгновенно преображающейся в яркость и цветение независимо от наличия или отсутствия макияжа. Он был хорошим художником и замечал детали. Поэтому интересничал изо всех сил.
Опыт ей позволил мгновенно считать его нелегкую жизнь, его ранимость, талант, педантичную вязкость в каждом слове и жесте. Конечно, ему нужно к психологу. Кроме матери своей, он и женщин нормальных толком не видел. Аскеза травмированного однолюба. Тихий онанизм и сигареты… Молодец хоть, что не сломался окончательно и не спился. Хотя нет, не сопьется конечно, слишком зациклен на своем здоровье сейчас. Даже собирается бросить курить. Какая странная однобокая форма эгоизма. Так несчастливо и бездарно жил, радости видел очень мало, изгрыз себя своим талантом, уничтожил любые ростки счастья, но жить хочет долго. И в здравии… К психологу не пойдет, конечно. Расстегивать душу ни перед кем не будет. Замкнется еще больше. Но она и сама прекрасно знает, как обращаться с подобным типажом. Его надо побуждать к действию и выбешивать, стимулировать внутреннюю мужскую силу, ломать сложившиеся устои, внушать веру в себя. Случай стандартный, но сильно запущенный. И она приняла вызов. Он жутко раздражал своей нелепой застенчивой стыдливостью, огромным количеством комплексов и одинокой несчастливостью, которой периодически бравировал. На приеме никогда не смотрел ей в глаза. Как загнанный в охотничью ловушку волк – только исподлобья и как-то сбоку. А одежда! Настолько безалаберно относиться к своему внешнему виду! И дело не в отсутствии вкуса, а в полном безразличии к себе как к самоценной личности в принципе. Но, в то же время, в нем было то, что она всегда ценила в людях – увлеченность, талант, беспокойный поиск внутренней правды и кругозор. Единственное, она терпеть не может нытиков. Он это понял по саркастической секундной гримасе неудовольствия на ее лице, когда пытался жаловаться на то, что его беспокоит. Работа ее обязывала ежедневно видеть все существующие на Земле человеческие физические и эмоциональные муки, поэтому, когда тот объект, на который она подсознательно приклеивала ярлык «источник гипотетической радости» в ее мире не имел никакого права эстетически оскорблять.