Обманывающий сам себя действительно думает, что он может утешить себя, более того, что он более чем победил. Тщеславие глупца скрывает от него, насколько печальна его жизнь. Мы не отрицаем, что «он перестал скорбеть». Но что толку в этом, если для спасения нужно начать всерьёз скорбеть о себе! Обманывающий сам себя, возможно, даже думает, что он может утешать других, ставших жертвами вероломного обмана. Но какое безрассудство, что тот, кто получил вечную травму, может исцелить того, кто в лучшем случае смертельно болен! В силу странного противоречия обманывающий себя человек, возможно, даже полагает, что он сочувствует несчастным жертвам обмана. Но если внимательно прислушаться к его утешительной речи и целительной мудрости, то любовь можно узнать по её плодам: по горечи насмешки, по резкости рассуждения, по ядовитому духу неверия, по жгучему холоду ожесточения; то есть по её плодам можно узнать, что там нет любви.
Дерево познаётся по плодам, «не собирают смокв с репейника или винограда с кустарника»1, если вы попытаетесь собрать их там, то вы не только будете собирать напрасно, но и тернии докажут вам, что вы собираете напрасно. Ибо каждое дерево познаётся по плодам своим. Бывают два очень похожих друг на друга плода – один полезный и вкусный, другой горький и ядовитый. Иногда даже ядовитый – очень вкусный, а полезный – горький на вкус. Также и любовь познаётся по её плодам. Если человек совершает ошибку, то это потому, что он либо не знает, как правильно судить в данном конкретном случае, либо он не знает плодов. Как, например, когда человек заблуждается и называет любовью то, что на самом деле есть любовь к себе; когда он громко уверяет, что не может жить без возлюбленного, но ничего не желает слышать о том, что задача и требование любви – отречься от себя и отказаться от себялюбия. Или человек заблуждается и называет любовью слабое самодовольство, или пагубное нытье, или опасные связи, или тщеславие, или лесть, или самообольщение, или сиюминутные впечатления, или отношения временного.
Есть цветок, называемый цветком вечности, но есть, как ни странно, так называемый вечноцветущий цветок, но который, как и все увядающие цветы, цветёт только в определённое время года; какая ошибка называть последний – вечноцветущим! И всё же в момент цветения он выглядит так обманчиво. Но всякое дерево познаётся по плодам своим, так и любовь по плодам своим, и любовь, о которой говорит христианство – по плодам своим, потому что в ней есть истина вечности. Всякая другая любовь, говоря человеческим языком, независимо от того, рано расцветает ли она и изменяется, или лелеемая, сохраняется на весь сезон временного существования, тем не менее преходяща, она просто расцветает. В этом-то и заключается её хрупкость и её печаль; расцветает ли она на час или на семьдесят лет, она просто расцветает. Но христианская любовь вечна. Поэтому ни один человек, если он понимает сам себя, не скажет о христианской любви, что она расцветает. Поэтому ни один поэт, если он понимает сам себя, не станет воспевать её. Ибо воспеваемое поэтом должно содержать в себе печаль, которая является образом его собственной жизни: оно должно расцвести – и, увы, завянуть. Но христианская любовь пребывает, и именно поэтому она есть: ибо то, что расцветает – вянет, и то, что вянет – расцветает, но то, что есть, нельзя воспеть, в это нужно верить, и этим надо жить.