2 июня 1940 года
Сегодня в воздухе пахнет летом. Лето началось. Мы гуляли во дворе, Надюшка бегала босиком, пела какие-то песни.
Миша подрался с мальчишками. Пришёл домой с разбитой губой.
– Они сказали, что наш папа враг народа, – сказал он.
Я попросила его дать мне слово больше не драться. Некоторые очень любят бить младших ради самоутверждения, был бы повод.
18 июня 1940 года
Мы переезжаем.
Сегодня утром к нам пришли двое мужчин в фуражках и сказали, что мы больше не можем здесь жить. Они смотрели на нас, как на ненужные вещи, которые пора выбросить.
Мама не спорила. Мы собрали узлы с вещами – одежды у нас почти не осталось, а книги нам почему-то не все разрешили забрать, как и мебель. Когда мы выходили, я обернулась на свою комнату – комната была пустая, только на стене осталось пятно от папиной фотографии.
20 июня 1940 года
Наш новый дом – деревянный, старый, темный, весь покосившийся. Он стоит на краю города, в переулке Красном. Раньше этот переулок назывался Боголюбовским, но теперь так говорить нельзя.
Мы живем на втором этаже. Лестница скрипит, как будто тоже жалуется на жизнь. Половицы в квартире тоже скрипят. Я попробовала пройти тихо, на цыпочках, но все равно пол застонал под ногами.
Комната одна, кухня общая. Мама сказала, что мы все поместимся. Надюшка ничего не понимает, смеется, бегает по голому полу.
25 июня 1940 года
В нашей новой квартире холодно, даже летом. Что же будет зимой? Стены сырые, в углах темнеет плесень. Окно выходит во двор, где ничего нет, только пыль и редкая трава.
Соседи не здороваются. Внизу живет толстая женщина с дочкой, они увидели нас в коридоре и сразу ушли, не сказав ни слова.
3 июля 1940 года
Мама забила щели в окнах, но ночью все равно дует. Я просыпаюсь и слышу, как ветер шепчет под дверью.
Сегодня мама сказала:
– Здесь теперь наш дом. Привыкайте.
Я не хочу привыкать.
10 июля 1940 года
Иногда мне кажется, что папа вернется, просто задержался где-то. Я закрываю глаза и вижу, как он сидит за столом, рисует что-то на обрывке газеты.
– Смотри, Аня, вот так. – Он легко проводит карандашом линию, и вдруг появляется лошадь. Живая, с развевающейся гривой.
Я пробую повторить, но не получается, карандаш рисует что-то корявое.