– Ты, кстати, можешь исполнить на этой, балалайке что‑нибудь? – Гарри указал на Шутягинскую гитару.
– Это не балала… это гитара! – чуть не оскорбился музыкант.
– Так сможешь или нет?
– Смотря что именно? – Женя с ходу взял минорным аккорд.
– Не сейчас, – поморщился Гарри. – Мне нужен гимн для нашей организации, понимаешь?
– Я играю только серьезную музыку, даже в колхозе – ничего пошлого…
– А что гимн – это несерьезная музыка? – изумился создатель.
– Гимны никогда не играл, – ответствовал Женя.
– Ну и ладно! учись, – Наркизов выдернул из рук Шутягина гитару и положил возле себя. – А можно тебе славный вопрос задать?
– Валяй‑те, Наркизов!
– Евгений Саныч! – Гарри проследил за реакцией Шута, сразу покрасневшего от удовольствия. Создатель давно заметил, что самолюбы обожают такое обращение, да ж любому разговору в этом случае придается некоторая значительность. – Чем, на ваш просвещенный взгляд, отличается человек талантливый от Гения… Гениальный Бах от какого– нибудь Пака?
– Пако де Люсия! – взвился Шут. – Очень просто: отличается степенью признания, один уже признан, другой еще нет!
– Помилуйте, Женя! – сменил обращение создатель. – Сколько гениев при жизни не признавались, а сколько бездарей считалось гениями?! Эдгар По, Рембо, Китс – к примеру.
– Рембо – это американский актер? – Шутягин показал знание запретного видео. – Так он лишь у нас не признан, а на Западе…
– Да уж, – погрустнел создатель. – Итак, вы сейчас не признаны, но уровень ваш – возле Баха, не так ли?
– Баха, конечно, нет! Но вот уровня Гребня я давно достиг!
– А уровня Расчёскина?
– Кого? Ну, хватит, – Шутягин почувствовал, что над ним издеваются. – Так вот о нашем деле!
– Мне представляется, что талант – это возомнившая о себе тварь человеческая, с опытом и техникой, и признанием там… А гений – это посланец Бога, а? – Гарри даже привстал при этом.
– Нет, не так! – Женя, впрочем, не совсем понял, почему он не согласился с создателем.
– А как? – спросил Гарри.
– Гребень – в Лысом Граде, а я вот тут! Где же справедливость?
– А‑а, вот она причина?
– Тут ничего в музыке не смыслят! Поэтому я и не признан по‑настоящему, – закончил тираду музыкант.
– По– моему, Вы многое навоображали о себе!
– А вы что же – гений? – взвился Шутягин.
– Я, да! – спокойно сказал Наркизов.
Воцарилось неловкое молчание. Слышно было лишь, как соседи Наркизова, студенты из дружественной южной республики, с взвизгами раздевают очередную девицу, по пьянке угодившую в их лапы.