В папе текла горячая еврейская кровь. Летали телефонные трубки, билась посуда, зачеркивались имена в записной книжке – при нечестных поступках или несправедливостях он прерывал общение. Папа красиво хмурился, иногда говорил громко, руками размахивал, любил сильно, но показывать этого не умел. Дурацкая бытовая вспыльчивость и большие идеи о доброте и справедливости – всё это умещалось в одном человеке. Папа любил людей. В его кожаных записных книжках круглым аккуратным почерком были выписаны имена, фамилии, телефоны и даты рождения друзей, знакомых, коллег. Никого не забывал поздравить с днем рождения, знал, у кого какая проблема, и думал, как помочь. Перед Новым годом брал свою книжку и садился часа на два, всех обзванивал, поздравлял. Он был внимательным к людям вокруг, и видимо, этой внимательности на всех не хватало, мне не хватало.
Еще он вел дневниковые записи. Большие чувства, зашифрованные в простых словах: «Германия. У сына в гостях», «Регина родила сына – назвали Энджел». Этот образ взрослого сильного человека, который не расстается с ручкой и блокнотом, пророс во мне очень глубоко. Теперь письмо для меня – важный инструмент для проживания и замечания жизни. И есть отдельная тетрадь, куда я записываю понравившиеся мне мысли из книг. Папа мог написать: «Сегодня был у Эдика. Ели сливочное мороженое. День был прекрасный» или «Сидел сегодня в кафе. Ел мороженое. Счастье». Папа был строг и справедлив. Мягкость сердца выдавала его любовь к мороженому. У папы мог быть пустой холодильник, но мороженое было всегда. До 84 лет он сохранил абсолютно детскую любовь к жизни – и смог одарить меня ею. Трепетное отношение к жизни с каждой ее впадинкой и сложностью, восторги от доброго взгляда, хорошего поступка или падающего с дерева листа – я знаю, это папа живет во мне.
Папин язык любви – пакеты с едой и фруктами. Отголоски пережитой Второй мировой. В гости к родителям или внукам – всегда с сумками наперевес. О доставке и знать не хотел – ему важно было привезти всё самому. А если в гости приходили к нему, сначала сажал за стол, открывал баночку икры, наливал чаю – и только после начинал разговор.
Папа жил спортом – пропадал на футбольных матчах, отвечал за нормы ГТО рабочих кондитерского завода «Черемушки». Я часто заходила к нему, наблюдала за тем, как пекутся торты, и пробовала сладости. В 75 лет он судил матчи, тренировался на даче, делал упражнения дома, по утрам ездил на игры к ветеранам. Когда родилась моя старшая дочь Ника, папа, как будто успокаивая меня, говорил: «Ничего, ничего, ты же знаешь, женские сборные у нас есть!»