Морщинистая кисть с побитыми артритом пальцами и выцветшей татуировкой на тыльной стороне – то ли заяц, то ли кролик (кто их теперь различит?) – на мгновение замерла. После продолжила перебирать струны.
– Если хочешь – конечно, – в тронутом годами голосе слышна улыбка. Она не исчезает, когда тот, поднявшись на октаву, выводит первые слова старинной песни:
Когда в дом входит год молодой,
А старый уходит вдаль…[1]
На детских губах – тоже улыбка. Глаза зачаровано следят, как чужие пальцы творят музыку.
* * *
Бабушка… Вернее, прабабушка умерла, когда Алисе минуло десять. Это не стало неожиданностью: та была самым старым человеком из всех, кого девушка встречала за свои двадцать прожитых оборотов. Баба Тая пережила сына, внучку. Осталась только правнучка, и обитатели ЯУГО №25[2], в народе называемого Ульем, пускай почти никто уже не знал, что это в точности обозначало, шутили: баба Тая переживет их всех. И Улей тоже.
Ошиблись. Не пережила.
Улей продержался дольше на пять лет.
От бабушки Алиса знала, что убежища в большинстве своем не были рассчитаны на длительное проживание в них людей (а между тем, со времени Трех дней огня, как окрестили предки последнюю войну, прогнавшую их с поверхности, прошел почти что век). Она слышала, что в некоторых областях выжившие давным-давно покинули убежища и вновь осваивали мир под солнцем. Вот только территория, где оказался расположен Улей и еще с десяток малых и крупных ЯУГО, а так же с сотню частных маленьких бомбоубежищ, из которых до сего момента продержались единицы, особо на момент создания продвинутые, относилась к категории самых неблагоприятных по уровню радиационного фона. Здесь на поверхности по-прежнему чревато было появляться без защиты.
Когда в очередной раз вышли из строя насосы, обеспечивающие Улей артезианской водой, вкупе с системами очистки, это не стало событием из ряда вон. Подобное в последние десятилетия происходило удручающе часто. Однако в этот раз поломка стала роковой.
Деталей для починки больше не было.
Стараниями добровольцев-ходоков, что поднимались на поверхность в поисках топлива, инструментов, запчастей и – чем черт не шутит! – долгохранимого продовольствия, Улей к моменту той поломки и без того просуществовал почти на двадцать с хвостиком лет дольше, чем было отмерено, но в этот раз – увы – чудесного спасения не предполагалось. Ресурсы были вычерпаны.