Королева - страница 7

Шрифт
Интервал


– Нужно было взять с собой веревку, – говорит он, и я вижу, как темнеет его взгляд. – Не то чтобы я не подготовился. Просто не знал, к чему это все приведет, пока не увидел, что ты одна…

Я плюю ему в лицо, и каким-то чудом розовая от крови слюна попадает ему прямо в глаз. Лицо парня искажается ненавистью, но, воспользовавшись представившимся мне шансом, я вскакиваю и бью его лбом прямо в нос.

Бен вскрикивает и падает назад, а я ползу, пока не оказываюсь от него на достаточном расстоянии, чтобы сесть. Я трясу руками, и когда наконец мне удается скинуть со своих рук блузку, поднимаюсь на ноги. Меня сковывает ужас, когда я чувствую холодный воздух на своей обнаженной груди, но я не позволяю этому отвлечь себя.

Я должна бежать. Должна оказаться как можно дальше от него. В конце концов, именно этому меня учили на курсах самообороны. Нанести хороший удар, а затем бежать в безопасное место. Но если я уйду сейчас, то больше никогда не окажусь в безопасности. Бен спрячется в тени, а затем вернется более сильным и лучше подготовленным.

Пошатываясь, Бен поднимается на ноги и смеется надо мной. Морщась, он зажимает свой нос, из которого ровной струйкой вытекает кровь.

– Кажется, ты сломала мой гребаный нос, – укоряет он меня.

– Кажется, ты пытался изнасиловать меня.

Бен делает шаг вперед, и я снова отступаю в сторону, чувствуя, как страх берет в заложники мои легкие. Но это не страх перед ним. Это страх, который преследовал меня всю жизнь вместе с воспоминаниями, которые теперь всплыли на поверхность, и, стиснув зубы, я пытаюсь ему сопротивляться.

Моих биологических родителей убили, а меня всю жизнь шпыняли и оскорбляли. Надо мной издевались, меня заклеймили, но страх перед всем этим ослабевает, потому что на передний план выходит другое воспоминание. Причем не одно, а целых три.

Я вспоминаю притихший зал и потухший свет. Моих приемных родителей, сидящих в зале на одном из моих последних отчетных концертов. Я играю на виолончели заученную наизусть пьесу, над которой мы так неустанно трудились с моим учителем, но на середине произведения мои пальцы внезапно находят ноты, которые я никогда не играла до этого, но каким-то образом они оказались мне знакомы. Мой преподаватель был в ярости, а мои родители в замешательстве. Ту же самую мелодию Джейс играл на пианино, пока я сидела в темном коридоре рядом с музыкальной комнатой, и ту же мелодию напевала женщина где-то в глубине моего сознания. Ее голос был просто эхом, но самым громким из всех моих воспоминаний.