– Надеюсь на это, сестра, – ответила я, думая о том, что это лишь первый вечер из многих, которые мне предстоит провести в аббатстве
Когда мы подошли к моей комнате, монахиня остановилась:
– Помните, леди Гвендолин, что внешность – лишь оболочка. Важно то, что внутри. И если вы покажете им, какая вы на самом деле добрая и умная, то девочки непременно захотят с вами подружиться.
С этими словами она оставила меня.
Я, войдя в свою комнату, заперла дверь на засов, села на кровать и только тогда позволила себе расплакаться.
Я думала, это место станет спасением от издевательств и насмешек, что преследовали меня с самого рождения в родовом замке. Но теперь понимала, то была лишь первая глава моих испытаний. А здесь начиналась новая, возможно, ещё более жестокая.
Вытерев слёзы, встала и подошла к окну. Приоткрыв створку, посмотрела на тёмное небо, затянутое вечной пеленой. Где-то там, за этой мглой, были звёзды и луна. Отчего-то я была уверена, что они светили куда красивее и ярче, нежели было описано в книгах.
Прикоснувшись к маленькому кулону, спрятанному под грубой тканью платья, подумала о своей непростой судьбе.
«Я выживу здесь, – пообещала я. – Я буду сильной. Ради тебя, мама. И ради себя».
Беатрис, вторая дочь зажиточного барона Оствика, прибыла в аббатство около девяти месяцев назад. Она была старше меня на четыре года. Её отец владел небольшим серебряным рудником и пользовался определённым влиянием при дворе, поэтому до моего появления Беатрис считалась самой привилегированной ученицей аббатства но, тем не менее, отдельной комнаты у неё не было.
Её отправили в обитель после того как она устроила неслыханный скандал, отказавшись выходить замуж за выбранного отцом жениха: престарелого графа с соседних земель.
Поговаривали, что она пребывает здесь временно, пока не смирится и не склонит голову перед отцовской волей.
Но моё появление вдруг стало сильно раздражать девчонку. А выделенная мне отдельная комната так и вовсе взбесила: как же так – какой‑то калеке, пусть и графской дочери, уделяют больше внимания, чем ей – первой красавице и вовсе не беднячке!
– Эта комната должна была стать моей, ты заняла мою комнату, – прошипела она на следующий день после моего приезда, зажав меня в углу пустынного коридора после вечерней молитвы. Её верные тени‑подружки‑подпевалы, Оливия и Джейн, стояли по бокам, перекрывая мне пути к отступлению.