Кожу кольнуло лезвие, и над ухом раздался шепот, от которого пробежали мурашки.
– Так ты и есть та крыса, из-за которой моя душа находится в смятении?
Голос был не громче шуршания травы, но в комнате прозвучал подобно грому. Он таил угрозу, напоминая змею, готовую вот-вот броситься в атаку и вонзить свои острые клыки в горло. Голос, способный одним своим звучанием принести ужасные муки и убить на месте. Как же Вэнь Шаньяо его любил.
– У тебя много вопросов, и у меня их не меньше. От живого человека ты узнаешь больше ответов, чем от трупа.
Тихий вздох согрел ухо, и лезвие пропало с шеи. Напротив, не удосужившись представиться, села девушка в свободной черной одежде и шелковом поясе на тонкой талии. На ее шее ярко сверкали серебряные ожерелья в виде бабочек и кусающих их змей. На лице цвета белого нефрита были нарисованные черной тушью заостренные брови, подведенные сурьмой выразительные глаза и красные пышные губы. У Вэнь Шаньяо невольно затрепетало сердце при виде истинного облика своей сестры. Он уже и позабыл, насколько Вэнь Сяньмин была обворожительна, унаследовав красоту родителей и их ум. Завидовал ли ей Вэнь Шаньяо? Возможно, когда потерял свое тело. Тогда он злился на всех, кто попадался на глаза.
– Даю время до тех пор, пока не потухнет палочка, – сухо произнесла девушка, кивнув на подоконник со стоящими на нем благовониями. – Если не успеешь меня заинтересовать, я убью тебя и уйду.
– Я не буду задерживать, – с улыбкой произнес Вэнь Шаньяо.
Прищурившись, Вэнь Сяньмин внимательно оглядела его, поигрывая длинной иглой.
– Я впервые тебя вижу, однако ты знаешь больше, чем нужно. Откуда информация? Советую говорить правду.
Вэнь Шаньяо сделал неторопливый глоток и спросил:
– А если я совру?
– Уже не сможешь.
– Что-то подмешала в чай?
– Да.
Он не сдержал тихого смеха. Это и вправду его сестра.
– Хорошо, но помни: все, что я скажу, – правда. И она тебе не понравится.
– С каждым словом все меньше времени, – напомнила та.
Облизав губы, Вэнь Шаньяо произнес:
– Мой фамильный знак – Вэнь, а имя – Шаньяо. И мне больше двух тысяч лет. Как? – опередил он ее вопрос. – Я заперт в перерождении самого себя.
В каждой жизни он проходил через это – рассказывал сестре все, что пережил, и та верила ему. По крайней мере, делала вид, что верила. Но сейчас… сейчас все иначе.