– А что, у толстопузов твои дети растут?
– Когда же ты свой поганый язык прикусишь! Для нормальных людей, повторяю: у них свои дети растут, но зачатые здесь с помощью Саркофага!
– Прям в твоей постели?
– Нет, Сережа, в твоей. Для москалей я прибор туда переставлял. – Михалыч попытался закрыть фляжку, но не докрутил колпачок и задумался. – Свенельд в Киеве, конечно, знает про Саркофаг и даже валялся в нем, но вряд ли в полной мере понимает его ценность. Кагану рано еще в него лезть. И не умеют они им пользоваться. И слизняка ни разу не видели.
– А княгине сейчас сколько лет?
Монах вздрогнул от почти прямого обвинения. Хлебнул.
– Да кто здесь считает свои годы? И для нее это хорошо. Потомки назовут Святой, а не “Старой”. Она все-таки Империю с нуля выносила.
– Вы же ее любите! Пригласите еще раз в Саркофаг.
– Только в песнях любовь бывает долгою. Каждый из нас такую суматошную жизнь прожил. Теперь она дряхлая старуха. Дорогу сюда не вынесет. В Киев такую бандуру тоже нельзя тащить. И ради чего? Старое тело еще можно как-то подлатать, а вот слетевшие с катушек мозги… – Михалыч встал, отряхнулся от крошек и навязчивых мыслей. – Руслан, переставь из своего меча батарейку в робота. Он и по хозяйству поможет, и охранять нас будет.
– Да они у меня уже на ладан дышат. Пусть Лешка из своего кинжала ставит.
– Быстро вы их посадили! Я чаял вашими мечами до руды докопаться. Ее за Свапой немерено, но глубоко. Ладно, разберемся. Вы мечи свои зря не передергивайте. Экономьте энергию. Батарейки и прочий хлам раньше лета не получим. – Михалыч прислушался к бесконечной тягучей песне с низу, в которую вплетались и женские подголосья. – Мелодия еще более-менее, а слова свои напихали. Ладно, пойдемте, помянем павших.