– А как же служба, Алешенька? – Ольга Павловна робко подняла глаза на супруга. – Опять не пойдете?
– Какая служба? Ну какая служба? Я скитаюсь по безбрежным просторам пустыни. Я верблюд. Я выносливый. Я …
Ольга Павловна закрыла лицо руками и заплакала. Ольга Павловна, надо заметить, была тиха, скромна и безмерно уважала своего благоверного, в какой бы ипостаси тот не находился, да хоть бы и в верблюжьей. Но сейчас даже ее ангельское терпение подходило к концу. И тем быстрее подступал этот конец, чем более взбалмошным становилось поведение Алексея Даниловича. А ведь были уже оклеены по-новому стены в диванной, где обосновался новоявленный верблюд. Содран был со стен прекрасный французский голубой атлас и поклеена скверной выделки бумага в цвет песка пустыни. И заплеваны были, а после и убраны богато расшитые подушки невозможного для Алексея Даниловича зеленого колора. Куплены же новые – всех оттенков бескрайней пустыни, – и выложены барханами по всей комнате.
Смотрела на все это песочное царство Ольга Павловна, и мерк свет в ее любящей душе. Удушила же Ольга Павловна Алексея Даниловича после того, как посыльный принес песочного цвета коробку, в которой обнаружилось песочного же цвета платье, купленное супругом в подарок ко дню свадьбы.
Нет, не нравились тихой Ольге Павловне цвета пустыни. Ей нравились все оттенки моря. И уже неделю был у нее тайный любовник Владимир Богданович, служивший в жандармерии и мнивший себя китом.
Как Боба к падшим женщинам уходил.
Борис Федорович вид имел потерянный. Не сейчас, не нынче, а всегда. Словно вывели его на светлый праздник Пасхи в Александровский сад гулять, да там и потеряли, забыли на скамейке за вазоном. Борис Федорович был лысоват, толстоват и сильно потел, за что маменька его, Олимпиада Гавриловна, часто ругались. Бывало, выйдет к завтраку Борис Федорович, влекомый ароматами свежих сдобных булочек с изюмом, да кофея заморского, что из магазина Елисеевых доставили за 5 рублей с полтиною, да сливок топленых, жирненьких, да цукатов, которые отменно изготовляет кухарка Аглая Петровна. Выйдет весь томный со сна. А сон-то, сон – расчудеснейший приснился – весь сплошь про женщин!