– Отец меня искал?! – Рэм моментально напрягся.
Август кивнул в ответ, а принц быстро вернул мешки девушке и, не теряя времени, помчался к императорскому кабинету.
– Подлизываешься к моей семье, чужачка? – с ядовитой улыбкой спросил Август, как только брат скрылся за углом.
– Не понимаю, о чём вы, господин, – ровным голосом ответила Нэлли, хотя внутри всё сжалось от его резкого тона.
– Я вижу и слышу больше, чем ты думаешь. И знай: если я до сих пор тебя не тронул – это чистая доброта с моей стороны. Пока что.
Нэлли чуть натянуто улыбнулась и поблагодарила его за "доброту". Каким бы милым Август ни казался другим, в её глазах он был самой настоящей язвой. Вот уж кто действительно заслуживал звание неприятного человека – и это точно был не Рэм.
– Отец, вы меня искали? – Рэм вошёл в кабинет императора, где даже в такой поздний час горели лампы, а его отец с Лукой что-то обсуждали.
– Проходи, – кивнул император, жестом приглашая сына. – Хотел, наконец, с тобой поговорить. С момента твоего возвращения мы даже толком не виделись. Как прошли сборы?
– Всё хорошо. Никаких действий со стороны Асхелы не было, – Рэм остался стоять у двери, будто колеблясь, стоит ли заходить дальше. – Думаю, Гарон уже обо всём доложил.
Гарон – генерал армии, фактически отвечает за военную мощь страны. Рэм же лишь следит за порядком и внутренними делами.
– Доложил, – император прищурился. – Но почему он сделал это раньше тебя? Чем ты был так занят, что не нашёл времени явиться ко мне?
– Прошу прощения, отец. Я… отвлёкся, – Рэм сдержанно склонил голову, испытывая привычное чувство вины.
– Завтра отправим послание в Асхелу с предложением о перемирии. Если всё пройдёт гладко, мы закончим этот десятилетний конфликт. Лука уже забрал все бумаги с твоего стола и передал в почтовую службу.
– Благодарю, господин Лука, – принц вежливо поклонился секретарю.
– Можешь быть свободен, – сухо завершил разговор император, возвращаясь к своим бумагам.
Выйдя из кабинета, Рэм чувствовал себя только хуже. Нет, он не злился на отца – он злился на себя. На свою беспечность и то, что почти за два дня не нашёл времени для доклада. Как бы ни воспринимали его окружающие – злым, жёстким, безжалостным – чаще всего Рэм сердился лишь на самого себя.
Люди боялись его угрюмого вида, но никто и не догадывался, что за этим скрывается постоянная борьба с собственными мыслями. И уж точно он не думал о простых слугах – разве мог он знать, что его взгляд внушает кому-то страх?