Мы спускаемся в гостиную. На деревянном столике, застеленном клеенкой, лежит телепрограмма, открытая на пятнице, 27 мая. В корзинке – сморщенные яблоки.
«Забери себе сыр и фрукты, – сказала мне Мима, когда я пришла к ней в больницу. – Боюсь, я здесь надолго, все пропадет».
Я отказалась, из суеверия. Ей становилось лучше с каждым днем, и врачи надеялись.
«Думаешь, я буду есть твой гадкий сыр? – сказала я. – Ты можешь истребить целый город, всего лишь открыв холодильник. Не знаю, зачем заморачиваются производством атомных бомб, если есть камамбер».
Она засмеялась, и я продолжила:
«Как, по-твоему, ты потеряла все зубы? Это не от возраста, Мима, это от запаха».
Сиделка принесла обед, Мима улыбнулась при виде ломтика безвкусного сыра, завернутого в целлофан, я поцеловала ее в лоб и пообещала прийти завтра. В 4:56 утра новый инсульт, сильнее предыдущих, унес все наши завтра.
Эмма открывает холодильник:
– Надо сходить в магазин.
– Можно и завтра, правда? Мне больше хочется на пляж. Такая суперская погода, надо пользоваться, здесь это не бывает надолго.
Ей не надо меня уговаривать, я сама все понимаю по ее взгляду. Она усаживается за стол и начинает составлять список. Медовый месяц продолжался считаные минуты, вернулась рутина, как будто мы расстались вчера.
– Что ты ешь на завтрак?
– Кофе, – отвечаю я, пытаясь скрыть разочарование.
Она записывает. У нее очень короткая стрижка, и в профиль она вылитая мама. Я раньше не замечала, что Эмма так на нее похожа. Я, говорят, все взяла от отца, особенно нос. Не уверена, что благодарна ему за это, я даже хотела подправить нос у хирурга, но в конце концов оставила как есть, он еще может пригодиться. Если, например, однажды я буду плыть на моторной лодке и руль откажет.
– Может, приготовить телятину на ужин? – предлагает Эмма.
– Я вегетарианка.
– С каких пор?
– Года два или три.
– А. Но курицу ты все-таки ешь?
– Нет, но ты можешь взять для себя.
– Да нет, бог с ней. Будем есть рыбу.
– Ее я тоже не ем.
– Да чем же ты питаешься? Зерном?
– Исключительно зерном, да. Надо мне быть осторожней, кстати, я заметила странную вещь. Смотри.
Я подхожу к ней и задираю рукав футболки.
– Я ничего не вижу, – говорит она.
– Вот же, смотри лучше. Не видишь?
– Нет.
– У меня пробиваются перья. А на днях я снесла яйцо.
Закатив глаза, она возвращается к списку, стараясь не рассмеяться, но, несмотря на все ее усилия, я вижу, как она сдерживается.