Однако, как это обычно бывает с любыми гениальными идеями, в расчёты закралась непредвиденная ошибка и всё пошло наперекосяк. В итоге под куполом оказалась целая долина на юге острова. Заключённые-каторжники оказались запертыми вместе со своими потенциальными стражами, включая магов, участвовавших в ритуале.
В скором времени, разумеется, случился переворот и свержение власти, в итоге которого те самые каторжники стали полноправными властелинами в пределах Делмора. Король Херберт в своей погоне за сладким куском, в итоге стал жертвой непредвиденных обстоятельств и был вынужден вести дела с преступниками: поставлять в долину всё, что те пожелают в обмен на волшебную руду.
Несмотря на то, что с того злополучного дня минуло уж тридцать лет с хвостиком, по всему Хеланду не утихают слухи и россказни о Делморе один страшнее другого. Поэтому, несмотря на свою напускную браваду, в душе я дрожал, как осиновый лист, озираясь на крутые каменистые склоны вокруг.
С годами возраст брал своё и король Херберт в конец свихнулся на идее добычи, как можно большего количества волшебной руды. Отныне за любое мелкое хулиганство есть риск угодить за барьер. Королевству нужно оружие, много оружия для бесконечной войны с орками. Для хорошего оружия необходима магическая руда, а для её добычи – люди. Чем больше – тем лучше. Что может быть проще!
Дорога пошла под уклон, огибая очередную неприступную скалу и повозка побежала бодрее, подскакивая на камнях. В лучах утреннего солнца открывался прекрасный вид на долину. У самого подножия горного хребта, с которого мы спускались кляксой чернел на изумрудном полотне трав замок. Тот самый, о котором упоминал маг, вручивший мне письмо. С восточной стороны почти вплотную к стенам замка подбирались непроходимые лесные чащи. Далеко за лесом поигрывала пеной ленивых волн морская гладь.
Я глубоко втянул носом воздух и отчётливо ощутил идущий с берега запах прелого тростника, свежей рыбы и… свободы. Море с раннего детства ассоциировалось у меня с неким неописуемым чувством освобождённости от любых проблем и невзгод. Родителей своих я не помнил, и, возможно это было ложной памятью, сном, отпечатавшимся в детском сознании, но я помнил себя на огромном корабле, пронзительные крики чаек вдалеке, скрип пропитанного морской солью рангоута и такелажа, ворчание старых матросов и нервные окрики капитана.