– Садись, – кивнула маман на стул возле пианино, – сыграй мне что-нибудь из Вагнера, например увертюру к опере Тангейзер.
– Ну, маман, это очень сложно!
– Я же говорила, что ты подзабыла, – испытующе глядя на дочь, сказала графиня.
– Нет, но, маман, я же не могу опозориться перед тобою.
– Гм, не можешь, хоть и отчаянно стараешься, признайся, что твоя голова забита не только учёбой и мыслями о семье, а ещё чем-то другим?
– Чем это? – сразу насторожилась Женевьева.
– Например, делами, что происходят у вас на курсе. Признайся, тебе жалко мальчика?
Женевьева хотела сразу выдать ответ, но промедлила, ибо неспроста мать её спрашивает, а природная осторожность не дала сразу сказать – нет.
– Давай, я тебе свадебный хор Вагнера сыграю.
– Не увиливай от ответа, дочь.
– Я считаю, что это несправедливо и, как сказал папенька – возмутительно.
Графиня склонила голову набок, с немым удивлением рассматривая собственную дочь.
– Вот как? Что же, ты на правильном пути, значит, этого Дегтярёва тебе не жалко, а саму историю ты рассказала просто для того, чтобы развлечь родителей?
– Нет.
– Что нет?
– Нет, не жалко.
– О, так ты, оказывается, бездушная?!
– Дегтярёв не выглядит жалким и поэтому мне его не жалко, он достоин уважения, и я рассказала об этом случае из уважения к нему.
– Ммм, а ты растёшь, дочь. Спасибо, что умеешь говорить то, что считаешь нужным, и в нужных дозах. Это радует меня, как мать, и как аристократку. Сыграй, что хочешь.
Женевьева кивнула и, усевшись за фортепиано, стала наигрывать разные мелодии, знакомые ей с детства, полностью отдавшись музицированию, и когда закончила, её душа оказалась где-то далеко в вышине, там, где всегда царит любовь и верность.
– Он нравится тебе? – прозвучал неожиданный, как выстрел из-за угла, вопрос матери.
– Кто? – очнувшись, спросила девушка.
– Этот юноша.
– Нет.
– Хорошо, иди, отдыхай.
Она тогда ушла почти сразу, поцеловав на прощание мать. Женевьева не кривила душой, никаких чувств она не испытывала к этому юноше, по крайней мере, она так считала. Просто решила взять его под свой контроль и помочь ему. Может она себе это позволить? Конечно же, да.
Пусть это окажется её капризом, должна же она стать для кого-то феей и ангелом-хранителем, ведь это так романтично и так таинственно, и вообще, жутко интересно. Она вспомнила юношу, и его образ возник перед её внутренним взором. Его глаза так таинственно мерцали в ту ночь, когда он держал картину прямо перед собой. Ночь, крики раненых людей, разбитый вагон, горящий невдалеке паровоз. Эта картина прочно отложилась у неё в голове, а он не боялся.