– Молод? Красив? Безупречен? Светел ликом и разумом? – попытался помочь ей Фриденсрайх. – Да, вполне. Вероятно, вы ожидали обнаружить в повозке дряхлую развалину, и так и не поняли, кто я таков, и куда подевал дюк своего старого друга и соратника, о котором с утра трезвонили все колокола. Да, да, пожалуй, так оно и было. Простите, что поспешил присвоить вам лживые намерения – вы просто неправильно оценили ситуацию. В самом деле, Нибелунга слишком часто кукарекала, и по имени не назвала ни разу.
Глаза мадам де Шатоди загорелись недобрым светом, что, разумеется, скрылось от Йерве.
– Сударь, побойтесь бога! Эта благородная дама пережила огромное потрясение, и потеряла все, что имела, а вы смеете полагать, что ей не о чем больше думать, кроме как о вашей персоне.
– Эх, юноша, – вздохнул Фриденсрайх, – когда б ты знал, о чем думают женщины, ты бы предпочел не быть мужчиной.
Йерве не совсем понял, что именно имел ввиду маркграф, но цепочку его умозаключений прервал тихий женский голос, прозвучавший рядом с Фриденсрайхом:
– Вы слишком опрометчивы в своих выводах, господин маркграф, или знавали слишком мало женщин.
– Я никогда не настаиваю на своих выводах, и всегда готов подвергнуть их сомнению, – со всей допустимой серьезностью сказал Фриденсрайх, и впервые повернулся лицом к незнакомке. – Я знавал слишком мало женщин, так смилуйтесь надо мной, и не заставляйте угадывать и ваше имя по звездам. Впрочем, я уже знаю, что вы – Розита.
– Зита, – поправила его незнакомка.
– Зита… – повторил Фриденсрайх, и в его устах незатейливое имя прозвучало, как плач свирели, как тоска по дому, как опустошенное селение.
Зита невольно вздрогнула, что не укрылось от маркграфа.
– У вас был отец? У вашего отца было имя?
– Зита Батадам, – сказала незнакомка, как отрезала.
– Барабанная дробь, а не имя, – с некоторым презрением молвила Джоконда. – «Розита» намного благозвучнее. Помни, что я всегда тебе это говорила.
– А я говорила тебе… – Зита осеклась.
– Что вы хотели сказать, Зита? – с неподдельным интересом спросил Фриденсрайх, а Зита снова содрогнулась.
Застонал двухструнный ребаб. Загорелись свечи. Разломился хлеб. Посыпалась соль.
– Ничего.
– Фриденсрайх фон Таузендвассер к вашим услугам, – сказал Фрид, и склонил голову в учтивом поклоне.
– Мир вам, господин хороший, – сказала Зита, и спрятала глаза.