Слуги вытянулись в струнку. Правый передал факел коллеге, развернулся к освещенному дворцу, сложил руки ковшом у рта и провозгласил помпезно: «Его милость сеньор Асседо, дюк Кейзегал!».
– О, господи, только не это, – прошептал Йерве.
Зита бросила встревоженный взгляд на Фриденсрайха, вытянувшего ноги на коробе с едой.
– Я не одета для бала! – вскричала Джоконда, отряхивая пыльные юбки, и с судорожным отчаянием принялась закалывать волосы шпильками, извлеченными из глубин корсажа.
Еще один лакей у фасада подхватил клич, подбросил лучникам на крыше. Затрубил глашатай у колесницы с Посейдоном в закрученную валторну – три длинных сигнала и один короткий.
Через мгновение из дворца полилась мелодия, воспроизведенная десятками скрипок, альтов, виол и виолончелей. Музыка вырвалась из портика в аллею, проникла в повозку.
Каждому, кто хоть раз бродил по дорогам Асседо, плавал у его берегов или летал над крышами, знакома эта песнь песней. В полночь и в полдень отбивают ее механические часы на высокой колокольне, что над собором Святого Андрея Первозванного в стольном граде Нойе-Асседо.
– Вот как, значит, следует привечать владыку. Какая досада, что я так плохо приготовился и даже не подумал об оркестре.
Фриденсрайх мечтательно улыбнулся, задвигал невольно пальцами, будто перед ним был клавикорд, и замурлыкал знакомые всем слова старинной баллады:
«Родная земля, где мой друг молодой лежал, обжигаемый боем. Недаром венок ему свит золотой…»
«Есть воздух, который я в детстве вдохнул, и вдоволь не мог надышаться», подхватил Йерве.
«А жизнь остаётся прекрасной всегда. Хоть старишься ты или молод. Но с каждой весною так тянет меня…»
Гимн Асседо.
– Герр дюк, ваша милость, сир! – громко перебил Зиту тучный старик в черном завитом парике до плеч, вразвалку приближавшийся к повозке с эскортом из напомаженной жены, двух непривлекательных дочерей, одного низкорослого сына и еще двух лакеев. – Ах, какая честь! Ах, какая гордость для этой скромной обители! Ах, какая радость!
Старик склонился в земном поклоне, женщины – в реверансах, лакеи поддержали стремя Нибелунги, помогая ей спешиться. Низкорослый купеческий сын поцеловал ей руку.
– Большая радость, – буркнул дюк, спрыгивая с коня. – Выпрямите спину, герр Шульц, вы уже не мальчик.
– Смею ли я полагать, что я заслужил ваше прощение, сир? – спросил старик.