Отказывались возвращаться.
Отказывались возвращаться, хоть убей.
И остался один мой дед, он следил, чтобы никто не вынес из школы двери, не украл оконные стекла, сторожил парты, стулья и классные доски, пережидал гулявшую по равнине лихоманку.
От нового кирпича и новой черепицы в школе до сих пор пахло серой. А осенними ночами серой пахло даже сильнее, чем на Новой улице. Дед вдыхал серный запах от школьных кирпичей и черепицы и чувствовал, как тревога на сердце стихает, и начинал вспоминать. Сумрак сменился тьмой, и тишина равнины, нескончаемая тишина, окружила школу, разлилась по ней густым туманом. Дед сидел во дворе под баскетбольным кольцом и глядел на небо, и осенний ночной воздух влажно скользил по его щекам. Деду хотелось есть, из-за встречи с начальством он с самого утра ничего не ел. Голод будил в дедовом сердце беспокойство. Беспокойство набрасывало на сердце петлю. Петля затягивалась, и дед то и дело передергивал плечами.
Вот он снова передернул плечами, и в памяти всплыли события той весны.
События той весны развернулись перед дедом, точно зеленые листья на ветке. Легли перед дедом, словно лунная дорожка на воде.
И дед увидел события той весны, увидел их как на ладони.
Подул ветер, и листья на деревьях заплясали, заплясали, касаясь друг друга плечами. Листья заплясали, и в деревню пришла весна. И приехал заведующий уездным отделом народного образования, а с ним двое кадровых работников – прибыли агитировать Динчжуан за продажу крови. Был самый разгар весны, деревня запаслась солнечной свежестью, выйдешь из дома, а навстречу летят весенние ароматы. В облаке этих самых ароматов заведующий отделом народного образования явился к деревенскому старосте Ли Саньжэню и сказал, что сверху пришла директива развернуть среди населения агитацию за массовую продажу крови.
Ли Саньжэнь разинул рот от удивления и говорит:
– Силы небесные, продавать кровь?
Разинул рот и говорит:
– Батюшки-светы, чтобы народ продавал кровь?
Ли Саньжэнь не стал проводить в Динчжуане агитационное собрание, и через три дня завотделом снова явился в деревню, снова велел старосте провести работу с населением, но на этот раз Ли Саньжэнь ничего не ответил, только молча опустился на корточки и закурил.
Спустя еще две недели завотделом народного образования в третий раз пожаловал в Динчжуан и вызвал к себе Ли Саньжэня, но больше не предлагал ему провести работу с населением. Не предлагал, зато снял Ли Саньжэня с поста старосты.