Как кромешная темнота наполнила всё вокруг и внутри меня.
Первые ночи я искала, за что подержаться.
Сидела на полу.
Хваталась за руку мужа или мамы.
Я не могла найти место в пространстве, точку опоры, которая удержит меня на земле.
Мы вынесли в церковь вещи, вынесли из дома кровать, и в детской зияла дыра образовавшейся пустоты.
Такая же дыра была у меня внутри.
Федя.
Ночью я не могла уснуть.
Закрывала глаза и видела, как перекладываю тебя на спину и перекладываю тебя на спину, и перекладываю тебя на спину.
Я хотела, чтобы ты очнулся.
Смотрела на часы, отсчитывая, сколько примерно часов ты был еще жив.
Через сколько я тебя обнаружу.
В первую же ночь ты дал мне понять, что у тебя все хорошо. Это я осознаю позже, когда прочитаю сотни историй людей с потерями. Мы сидели на площадке, мимо ползла ящерица, и ты, так и не заговоривший по причине, которую так и не нашли, вдруг четко сказал: мама, смотри – игуана! Я удивилась, обрадовалась и спросила: Федя, чего же ты раньше молчал?! Смотри, какие сложные слова ты можешь сказать! Ты озорно и по-доброму засмеялся и вдруг спросил: мама, а почему папа плачет?
Проснувшись, я рассказала сон мужу и сказала: не плачь, ребенок не понимает причины, по которой мы грустим.
Федя.
Каждое утро я просыпалась с пронзительным чувством удара под дых: я почему-то продолжала дышать, хотя умерла там, когда обнаружила своего ребенка бездыханным. Каждый шаг давался мне с трудом, но двое детей и муж не оставляли выбора: я должна готовить завтрак, идти к старшему на финальный новогодний утренник, сопровождать на праздничную ёлку. Двое детей остались жить здесь, они проживали лучший отрезок своей жизни – детство – прямо сейчас, и я не могла сказать им: вы как-нибудь просуществуйте, пока я не смирюсь (никогда не смирюсь!) с уходом Фёдора.
Я умерла, но они жили.
Тогда я не знала, что, умерев, тоже начала свою новую жизнь.
В первые дни я физически пыталась зацепиться за жизнь.
Держала кого-то за руку.
Обнимала.
Лежала в детской на мягком меховом коврике на полу, вцепившись в него пальцами.
Мне казалось, что если я выпушу предмет из рук или не упрусь в землю ногами, меня унесет-засосет в бездну, из которой уже не выбраться никогда.
Я цеплялась за сковородку, машинально готовя завтрак, обед, ужин. За ручку коляски, бесконечно наматывая круги в снегопады и метель со спящим младшим ребенком. За коробочку вещей, оставшихся от Феди. Я могла зажать теннисный мячик, подаренный ему игроком на прогулке, и провести так несколько минут.