–Ладно тебе, мам! Я бы и не полез. Так, глянуть хотел, как она, льдышка эта по течению поплывет. Что я – дурак в воду лезть. А ты и раскричалась на всю речку.
Назар немного басил, как будто он был уже и не мальчишка, а взрослый мужичок, тащил мать за руку, стараясь увлечь ее с берега. Лиза уже без особого сердца втянула его хворостиной вдоль спины, вырвала руку, подтолкнула сына к тропе, а сама пошла за ним, пряча улыбку в воротник шубки.
– Лиза! Ли-завета! Где ты лазишь-то! Иди скорее, тебя Марфа зовет! Шлындра!
От села бежала им навстречу Нина. За это время она сильно располнела, расплылась, перестала особенно следить за собой, как раньше, состригла свой вороний хлыст, превратив черную копну волос в аккуратный шар и прятала его под старушечий пуховый платок. Но глаза остались прежними, чуть ведьмачими, да и часто уединялись они с Марфой, часами прятались в ее избе, сидели при свечах, то ли колдовали, то ли делились чем, никто не знал.
– Она прямо вот аж клокочет. Сразу тебя хотела увидеть, да пока я нашла. Хорошо, Майма подсказала. К ней, кстати, опять Петька подплыл, Петяй этот, ты знаешь? А она его привечает. Господи, было бы кого!
Лиза снова подтолкнула сына, уже по направлению к дому, а сама побежала за Ниной. И в душе у нее собралась какая-то туча. То ли предчувствие. То ли ощущение беды.
– Зайди. Одежду сыми, холодная, меня и так все студит, кровь остыла совсем, сбираюсь уже в дорогу. Да стань супротив окна, не вижу тебя, в глазыньках тьма.
Марфа лежала на кровати на высоко поднятых подушках и щурилась, стараясь рассмотреть вошедшую. Она совсем высохла в последний год, даже не высохла – иссохла, ее и так крошечное тельце уменьшилось в два раза и стало похоже на муравьиное. У нее даже руки казались длиннее, она их неловко складывала на груди, перебирая кружева на льняной рубахе, и все охала, охала тихонько и тоненько – "Ой, ой, ой", – часто так, как будто жаловалась кому-то, видимому только ей.
– Дородная стала. Хорошо живешь, девка, сладко. Ну и славно, Димитрий мой с тобой прямо душой оттаял, не ждала я уж, что он очунеется.
Марфа как будто совсем забыла тот современный язык, которым прекрасно владела еще совсем недавно, ее речь стала такой, вроде она сошла с желтоватых страничек старых книг и осталась здесь, заблудившись во времени. Лиза никак не могла вспомнить ту книгу, в которой жили женщины с такой речью, но она читала ее, совершенно точно – читала.