Этот брак был не просто союзом двух сердец, но и сделкой, скреплённой кровью и землёй. Уже 24 апреля 1877 года Йозеф Азем унаследовал родовой надел земли, ферму Вальдхоф, от своего овдовевшего отца, Иоганна Азема. Земля, как известно, кормит и защищает, и в те времена владение ею было гарантией выживания.
Но это ещё не всё. Между Цецилией и Йозефом был заключён нотариальный договор о браке и наследовании – документ, написанный сухим юридическим языком, но скрывающий за собой сложные переплетения интересов и надежд. После заключения брака Цецилия Азем стала совладелицей этого участка земли.Бумага, дающая ей право на часть этой суровой земли, право, которое, как оказалось, не гарантировало ей счастья и безопасности.
Вскоре это право превратилось в тяжкое бремя. 21 мая 1885 года Йозеф Азем скончался, и Цецилия в одночасье осталась одна – вдова и единственная хозяйка фермы Хинтеркайфек, на которую теперь легла вся ответственность.
Это бремя было нелёгким, особенно для женщины, но Цецилия не сломалась.Тяжёлый труд на ферме, изматывающий день за днём, не сломил её физически, но отнял последние душевные силы.
Год спустя, в 1886 году, она вышла замуж во второй раз – за Андреаса Грубера. Что двигало ею? Отголоски надежды на счастье, желание найти родственную душу или просто стремление к стабильности в неспокойном мире? Ферме, безусловно, нужен был крепкий хозяин, а Цецилии – надёжная опора, человек, который разделит с ней бремя забот и обеспечит будущее ей и её близким. После свадьбы был подписан договор о совместном владении фермой, что было обычной практикой в то время, – формальное подтверждение союза и общих интересов.
И всё же, вопреки всем надеждам и ожиданиям, этот брак стал для Цецилии не спасением, а скорее бременем, которое она несла молча и безропотно.Она была терпелива, как земля, принимающая любой дождь, и покорна, позволяя судьбе вести себя по намеченному пути. Каждое утро она вставала, зная, что её ждёт лишь одно: повторение вчерашнего дня, наполненного молчанием, тяжёлой работой и страхом. Казалось, судьба давно все решила за неё, и Цецилия лишь смиренно принимала каждый удар, не надеясь на перемены. Она была словно старая икона, потемневшая от времени и горя, но всё ещё хранила в глубине души слабый проблеск веры в лучшее.