– Возражаю? Конечно же, нет! Нам, напротив, будет гораздо спокойнее с таким соседом. Ты все равно почти все свободное время проводишь с нами, так что и для тебя это лучше. – Фейт помолчала, но потом все же решилась высказать вслух то, что было на душе. – Ты же знаешь, Котти, что мы давно считаем тебя членом семьи. Ты постоянно заботишься о нас, как мог бы только сын или брат.
– Благодарю вас, госпожа. – Котти опустил голову, залившись краской смущения. – Я рад, что могу помогать вам. А теперь, пожалуй, мне пора заняться делами, но днем я вернусь и начну строить хижину.
– Не хочешь сперва позавтракать?
– У меня есть хлеб, сыр и немного вяленого мяса, а вот вечером я, пожалуй, присоединюсь к вам, если можно.
– Ну конечно! – Фейт улыбнулась и, протянув руку, откинула назад волосы с худенького мальчишеского лица, стараясь не оскорбить этим жестом его мужскую гордость, но Котти ответил ей с широкой улыбкой:
– Значит, решено. Днем начну строить.
Засунув руки в карманы и насвистывая, он с независимым видом зашагал прочь, а Фейт смотрела ему вслед со смешанным чувством радости и горечи и думала, что в свои тринадцать лет он больше мужчина, чем многие взрослые. Она догадывалась, что его дела не вполне законны, но не считала себя вправе винить его за это. В такое время и в таком месте каждый делает то, что считает нужным, чтобы выжить. Важно лишь, с какими людьми связывают его эти дела и в какой атмосфере совершаются, ведь, несмотря на зрелость, Котти Старк еще мальчик и его, как тонкий прутик, можно согнуть и сломать. «Интересно, – подумала Фейт, – каким он станет, когда повзрослеет?»
Из дневника Питера Майерса
«День первый.
Поскольку я не имею представления о том, какое сегодня число, буду считать этот день первым в моей новой жизни и в соответствии с этим датировать свои записи в дневнике.
Я жив, о чем пишу с величайшим удивлением и восторгом.
Еще два дня назад у меня уже не было никакой надежды на помощь от аборигенов, я примирился с неизбежным и стал ждать смерти. Именно в момент отчаяния один из сидевших неподалеку на корточках старых туземцев поднялся и приблизился ко мне. Помню, что я улыбнулся и поднял вверх раскрытые ладони, давая понять, что у меня нет враждебных намерений.
Несмотря на мое полубессознательное состояние, этот эпизод четко отпечатался в моей памяти. Подойдя ко мне почти вплотную, он стал пристально смотреть мне в глаза, а я, будучи не в состоянии даже сдвинуться с места, уставился на него. Никогда прежде я не видел так близко никого подобного ему: под темными бровями светились пытливые умные глаза, загорелое дочерна лицо, разрисованное белыми полосами, могло бы напугать, но, как ни странно, я не почувствовал страха.