– Леша, – окликнула меня Татьяна, разворачивая потёртый свиток с вышивкой. – Помоги подобрать нить для розы. Твои глаза лучше видят при этом свете.
Я подполз, волоча одеяло, и указал на моток блёклого шёлка. – Вот этот. Как в твоём платье на балу в 1913-м.
Она улыбнулась, но глаза остались грустными. – Ты всё помнишь.
– Помню, как ты уронила веер, а тот офицер поднял его, – я прищурился, пытаясь вызвать в памяти запах её духов – жасмин и что-то горькое. – А потом вы танцевали до рассвета.
– И ты ревновал, – она ткнула меня иголкой в локоть, как тогда.
Грохот за дверью заставил нас вздрогнуть. Чьи-то шаги удалились по коридору, оставив за собой тишину.
Солдат принёс таз с водой. Лёд уже растаял, но жидкость была мутной, с плавающими щепками. Мама опустила в неё платок, отжала и провела мне по лбу:
– Ты весь в пыли.
– От стен, – пробормотал я. – Они осыпаются, будто дом гниёт изнутри.
Она не ответила, вытирая лицо Анастасии. Та сидела, уставившись в стену, будто за ней открывался другой мир. Её рыжие кудри спутались в паутину, а на щеке краснела царапина – вчера она попыталась отодрать обои, крича, что под ними спрятана карта.
– Настенька, не трогай, – мама взяла её за руку.
– Там был рисунок! – девушка вырвалась. – Девочка с воздушным шаром… Я видела!
Мы промолчали. Все знали – обои здесь клеили поверх старых, и под слоем клея могли быть детские каракули. Но лучше не говорить об этом.
Солдат в засаленной гимнастёрке внёс поднос. На нём – шесть эмалированных кружек с чаем, напоминающим грязную воду, и ломти хлеба, покрытые плесенью, как мох на камнях. Он поставил его на стол так, что чай расплескался, оставив тёмные пятна на скатерти.
– Благодарим, – сказал папа, кивнув. Его голос звучал так, будто он принимал парад на Дворцовой площади. Но я видел, как дрожит его рука, подносящая кружку к губам.
– Не за что, «ваше величество», – солдат плюнул на пол, глядя Анастасии в глаза. Та отвернулась, сжимая кулаки под столом.
– Настя, не надо, – прошептала Мария, разламывая хлеб пополам. – Вот, возьми мою корочку.
– Не хочу, – Анастасия отодвинула тарелку. – Лучше бы они принесли яд.
– Анастасия Николаевна! – Мама вскинула голову. – Ты позоришь нас.
– Простите, мама… – девушка сглотнула, уткнувшись в стол. Я видел, как её плечи дрожат.
Папа отломил кусочек хлеба, медленно прожевал. – В Крыму, помнится, нас угощали лепёшками с мёдом. Повар-татарин… как его…