Передо мной стоит старуха хозяйка в новой клетчатой паневе, в новых котах.
Крупные дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой худой шеи; седая голова повязана желтым платком с красными крапинками; низко навис он над потускневшими глазами.
Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается все морщинистое лицо. Чай, седьмой десяток доживает старушка… а и теперь еще видать: красавица была в свое время!
Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным неснятым молоком, прямо из погреба; стенки горшка покрыты росинками, точно бисером. На ладони левой руки старушка подносит мне большой ломоть еще теплого хлеба: «Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!»
Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ, не спеша, промычал запертой теленок.
– Ай да овес! – слышится голос моего кучера.
О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!»
Надо отметить, что хотя хозяйкой Варвара Петровна была самовластной и жестокой, но жили ее крестьяне в довольстве и даже в неурожайные годы не голодали. Все изменилось после освобождения крестьян в 1861 году – многие крестьянские хозяйства пришли в упадок по причине бесхозяйственности и пьянства, а в неурожайные годы стал случаться повсеместный голод.
* * *
В детстве и юности характер у Ивана был добрый и ласковый. По собственному признанию с раннего детства боялся он своей матери «до смерти», однако уважал и любил ее. Видно, верным тут оказалось известное высказывание: «Боится – значит, уважает!» По воспоминаниям Варвары Житовой, не единожды Иван Сергеевич изъявлял своей матери знаки искренней сыновьей преданности и внимания. Так, в 1838 году, когда Варваре Петровне сделали операцию, все домашние удивлялись тому, какими нежными заботами двадцатилетний Иван окружил свою мать, просиживая целые ночи у ее постели…
В другой раз Варвара Петровна поехала проверить посевы на полях, и тут разразилась сильная гроза. Иван Сергеевич страшно разволновался, не находил себе места и уже решился ехать разыскивать ее. Но, к счастью, тут раздался стук приближающегося экипажа: Иван Сергеевич кинулся к карете, вынес мать на руках и усадил ее в кресло, а потом беспрестанно ощупывая ее платье и ноги, все переспрашивал: «Не промокла ли ты, маман?» – и целовал ее руки. «Ну, слава богу, что ничего не случилось, а то я боялся, что лошади понесут…» – и опять целовал ей руки.