В Берлине Тургенев усиленно штудировал философию Гегеля под руководством профессора Вердера. В эти годы Тургенев сблизился с Тимофеем Грановским, который в свою очередь в 1838 году познакомил его с Николаем Станкевичем – молодым поэтом, писателем, просветителем. Станкевич объединил вокруг себя передовую молодежь того времени, в созданный им кружок вошли М. Стахович, А. Герцен, М. Бакунин, И. Тургенев и др. Тургенев восхищался Станкевичем, он представлялся ему «царским сыном, который не знал о своем происхождении».
Возвышенность мышления Н.В. Станкевича, его умение направить беседу в нужное русло, способность вникнуть в самую суть спора вместе с подкупающим обаянием делали его несомненным лидером. Одной из центральных тем его рассуждений была любовь. Он полагал, что в мире всё движимо любовью: начиная с человека и заканчивая неодушевлёнными предметами. Однако в миросистеме Станкевича любовь не заменяла Бога, она являлась посредником между Богом и миром, связующим агентом, благодаря которому Творец привносил жизнь в каждый объект природы.
Еще больший интерес для Станкевича представляла любовь человеческая, обращённая не к Богу, а к людям. Во-первых, это чувство, по мнению мыслителя, способствует полному самоотвержению человека. Именно благодаря ему он избавляется от эгоизма, начинает «жить в Боге». К такому выводу философ приходит на основании положения о том, что человек и есть подобие Божие, то есть, когда он испытывает любовь по отношению к другому, он испытывает любовь к Богу, живёт ради Бога, при этом любовь в этом случае проявляется в нём в своей высшей, наиболее осознанной форме.
В кружке Станкевича обсуждалось гегелевское учение, а также искали ответы на волнующие вопросы о Боге, о правде, о поэзии. В начале Станкевич держался несколько отчужденно, и Тургенев робел перед ним. Но очарование этого болезненного (иногда, впрочем, и очень веселого) юноши было огромно. Тургенев в него просто влюбился.
Атмосферу этого времени Тургенев описал в романе «Рудин». «Вы представьте, сошлись человек пять-шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подается прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы все на наши лица, послушали бы речи наши! В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и говорим мы о Боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии… А ночь летит тихо и плавно, как на крыльях. Вот уж и утро сереет, и мы расходимся, тронутые, веселые, честные и трезвые (вина у нас и в помине тогда не было), с какой-то приятной усталостью на душе. Помнится, идешь по пустым улицам, весь умиленный и даже на звезды как-то доверчиво глядишь, словно они и ближе стали, и понятнее… Эх! славное было время тогда, и не хочу я верить, чтобы оно пропало даром! Да оно и не пропало – не пропало даже для тех, которых жизнь опошлила потом».