Что-то в ней оставалось от дореволюционного прошлого, но что именно, трудно было понять, потому что жизнь ее уже пришлась на нелегкое время и покатилась по горькой и натруженной советской колее. И все-таки, когда бабушка выражала восторг по поводу чего-то вкусного, она всегда закатывала глаза и говорила: «У-у! Антик-марэ с гвоздикой!». Никто не понимал смысл этого выражения, а, оказывается, такое выражение действительно бытовало в давние времена, только правильно было «Антик-муар с гвоздикой», а еще говорили: «Антик-муар с мармеладом». На самом деле «антик-муар» или правильнее «муар-антик» – это название материи с расходящимися и переливающимися крупными разводами, из которой шили орденские ленты.
Удивительно, но революцию и социалистические принципы распределения труда бабушка, видимо, приветствовала. Во всяком случае, она никогда не поносила социализм и советский образ жизни, а Хрущева даже очень любила и почитала, возможно, потому что во времена Хрущева она смогла вернуться на родину.
Насколько я знаю, всю свою жизнь бабушка прожила одна. И всегда сохраняла какую-то независимость и даже гордость. Кто был ее муж, от которого она родила сына, будущего моего отца – эта тема никогда не возникала в семейных разговорах, тем более, она никогда не рассказывала об этом мне, мальчишке.
До войны она жила в Гатчине, у нее был свой дом рядом с Приоратским парком, и она одна воспитывала сына, который так и вырос без отца, слыл известным гатчинским хулиганом и заводилой.
Когда в Гатчину пришли немцы, бабушку угнали в Латвию, где она батрачила на каком-то хуторе. И даже после окончания войны она там еще оставалась несколько лет, но опять же, впоследствии не любила это вспоминать и никогда не рассказывала о жизни на чужбине.
В начале 50-х годов мой папа служил на флоте в Балтийске и как-то договорился с начальством, чтобы бабушка переехала туда, к нему. А после перевода отца в Севастополь, баба Соня так и осталась жить в Балтийске.
Ее дом в Гатчине после войны оказался занят, поскольку хозяйка была угнана немцами и уже многие годы отсутствовала. И бабушке некуда было возвращаться.
И только в конце 50-х годов, после демобилизации отца, когда наша семья приехала в Ленинград, баба Соня смогла, наконец-то, вернуться на родную землю…
На окраине Гатчины, за железной дорогой, в районе, который назывался Загвоздка, в двухэтажном деревянном доме на Детскосельской улице до войны жила большая семья моей мамы. В семье Снарских было шесть детей, одна из дочерей была моей родной бабушкой, которую я никогда не видел, потому что, как я уже писал, она умерла в блокаду. Из тех шести детей после войны в живых оставалось трое. Моя мама была наследницей части этого дома на первом этаже с отдельным крыльцом, которая состояла из двух комнат и кухни. Еще там был большой неотапливаемый коридор, который служил хозяйственным чуланом, и свой холодный туалет с выгребной ямой.