Многоуважаемый Борис Александрович,
После довольно значительных затруднений, которые оказывала моему поступлению канцелярия Берлинского университета[74], я нахожусь <неразборчиво> и начал работать с проф. Эрманом и в Музее. Мы читаем тексты и проходим коптскую грамматику. Следуя вашим указаниям, я устроился очень хорошо у Frl. Muhs[75], которая исполнена самых лучших воспоминаний о том времени, когда Вы у неё жили студентом и останавливались проездом. Она передаёт Вам поклон. Берлин как город мне не нравится, страшная жара <…>[76].
Тем же числом датировано письмо к И. В. Цветаеву, где Викентьев чуть подробнее рассказывает о своих занятиях.
Многоуважаемый Иван Владимирович
Я имматрикулировался в Германском университете и теперь работаю у проф. Эрмана. Мы читаем под его руководством египетские тексты и проходим грамматику коптского языка. Наряду с этим я работаю еще в библиотеке Старого музея, которую так любезно предоставил для занятий проф. Эрман – ежедневно, от 10 до 3-х. Я в восторге от музея: он очень полон и прекрасно систематизирован. Тем что я поехал в Берлин к проф. Эрману, я обязан указаниям милейшего проф. Тураева, который искренно был ласков и внимателен ко мне, зная что послали меня к нему Вы, многоуважаемый Иван Владимирович. Позвольте же Вас за это сердечно поблагодарить и выразить надежду, что по возвращении в Москву, я окажусь Вам полезным при расстановке коллекций Голенищева и при тех работах, которые сопряжены с их хранением и изданием. В заключение, еще раз выражаю свою полную готовность служить Вам по мере сил в Берлине в случае если у Вас имеются тут какие-нибудь музейные дела.
Преданный Вам,
В. Викентьев[77].
В конце ответного письма Цветаев замечает: «Буду ждать Вас для нового Музея ко времени размещения коллекций Голенищева»[78]. Но в музее, по крайней мере, с мая 1912 г. работала ученица Б. А. Тураева Т. Н. Бороздина, а штат был настолько мал, что сейчас это трудно даже представить[79]. Вскоре жизнь столкнет этих людей в борьбе за право хранения голенищевской коллекции, и как ни странно, справедливость восторжествует и памятники не станут жертвой амбиций Викентьева, а останутся в родных стенах и более бережных женских руках.
Пока Викентьев еще набирается знаний и в декабре того же 1910 г. в другом письме (дата его стерлась) Тураеву он отмечает: «Я с великой благодарностью вспоминаю 2 месяца занятий у профессора Эрмана и еще раз пользуюсь случаем поблагодарить вас за то, что вы меня к нему направили»