Крапива едва успела нырнуть в избу да спрятаться за занавесью в женской половине, когда вошла мать. По обыкновению суетливая и непоседливая, она уже успела запачкать руки землей – работала в огороде.
– Крапива, ты?
– Я!
Девка как могла быстро распахнула сундук в поисках сменной рубахи, да не успела. Матушка уже отдернула занавеску да так и замерла с разинутым ртом:
– Ты что сделала?
Тут Лассиным платком не спасешься. Зоркая Дола и запачканную понёву разглядела, и порванную рубаху. Крапива сделалась красной, что вареный рак. А тут еще и любопытные братья встрепенулись на шум и выглянули проверить, не их ли ругают.
– Дай прикрыться… – негромко попросила девка.
– А что это? – Дола уперла ладони в бедра. – Как бесстыдничать, так она первая, а как матери показаться, так срам прикрыть норовит?! Ну-ка, что это у тебя? – Ловким движением она сдернула платок. – Чей?
– Лассин…
Дола скривилась:
– Велено же тебе, не водись с этой гульнёй! Молодая да ранняя, свою честь не сбережет и тебя дурному научит!
Крапива прикрыла грудь и грозно зыркнула на братьев. Те мигом спрятали вихрастые головы.
– Скажешь тоже, – пробурчала девка, натягивая новую рубаху.
– А это что?
Не только у княжича остались метки после их с Крапивой встречи. Влас тоже одарил девицу: напоминанием о жарких поцелуях на шее алели пятна, а на плече, повыше локтя, намечался синяк от жадной пятерни.
Мать всполошилась:
– Ты куда полезла, негодница? На кого вешалась?!
Дола замахнулась рукой, но быстро вспомнила, что дочь трогать не след, и хлестнула ее платком. Крапива едва успела лицо закрыть. Тут бы объяснить, что к чему, поплакаться матушке, излить горе. Но Крапива лишь упрямо молчала. Да и к чему? Не впервые мать ярится, не впервые Крапива беду свою запирает в сердце. Ничего, остынет. И все пойдет своим чередом.
– За что ж мне наказание такое?! – пустила слезу Дола. Замахнулась платком вдругорядь да и швырнула его в дочь; та поймала – тоже не впервой. – Стыдоба да убыток! Что люди-то скажут?
– Не видел меня никто… – буркнула Крапива. – Только Ласса.
– Вот она Матке и доложит! Горе ты, горе луковое!
О том, кто обидел и не случилось ли страшного, мать Крапиву так и не спросила. Да девка и не рассказала бы.
Попеняв дочери за безделие и попорченную одёжу, Дола вышла из дому – жаловаться мужу. Тогда только Крапива вздохнула спокойно, переоделась да подпоясалась потуже. Вот вроде и наладилось. Мать станет воротить от распутницы-дочери нос и еще несколько дней не будет с нею разговаривать, но Тень прошла мимо, не уронив на голову девке черное перо.