Прибежав домой, Тамара первым делом извлекла свой старый комсомольский костюм: юбку с гимнастеркой, а все девичьи наряды упрятала в чемодан, дав себе слово не надевать их до дня победы. Была мысль попроситься на фронт санитаркой, но как оставить беспомощную мать? Брат служил на западной границе, и сердце матери уже почуяло самое страшное. В ту ночь Тамара так и не могла заснуть, думала, может, нет никакой войны, а это лишь страшный сон, завтра мы проснемся, и случится чудо!
Но чуда не случилось. На следующий день всех музейщиков собрали на митинг. Директор Управления новгородских музеев Александр Александрович Строков объявил, что музеи должны продолжать работу в обычном режиме и что сам он уходит на фронт, оставив за себя своего заместителя Владимира Андреевича Богусевича.
Призванных в армию новгородцев сначала отвели в баню на берегу Волхова. Потом новобранцы переоделись в военную форму и в походной колонне двинулись к Зверину монастырю, возле которого располагались старые краснокирпичные здания военных казарм. Там их вооружили винтовками, выдали патроны и противогазы. Вечером солдаты были уже в машинах, и колонна грузовиков, выехав из города, двинулась по шоссе в сторону Москвы. Их боевой путь будет коротким. Необученные, плохо вооруженные, они почти все погибнут уже в первые месяцы войны.
Город был объявлен на военном положении. Строили укрепления, копали противотанковые рвы и щели для защиты от авианалетов, древний городской вал превратили в непреодолимую для танков отвесную земляную стену. Всюду появились щиты с ведрами, лопатами, ломами, топорами, огнетушителями, рядом с домами ставили ящики с песком и бочки с водой. Окна заклеили бумажными полосками и затемняли по вечерам. Создавались группы самозащиты, подвалы оборудовали под бомбоубежища. После 22 часов ходить разрешалось только по пропускам.
Потом пришел приказ сдать в НКВД все радиоприемники. Новости теперь узнавали из единственного репродуктора, висевшего на столбе у здания горсовета. Новости были плохие. Фашисты рвались вглубь страны, занимая один город за другим.
Уже через неделю начались налеты немецкой авиации. Гудели гудки всех заводов, паровозов, звонил большой колокол на Софийской звоннице. Не успевали дать отбой воздушной тревоги, как снова завывали сирены. Появились первые убитые. Затем налеты стали повторяться каждый день. Свист падающих бомб, грохот разрывов, лай зениток. Два «юнкерса» сбросили бомбы в толпу, стоявшую в очереди у магазина на Ленинградской улице. Разбомбили поезд, прибывший на железнодорожный вокзал. Перрон превратился в кровавое месиво.