– Это галлюцинации, – прошептала Аня.
– Это не галлюцинации, – ответило отражение. Голос был таким же, как у Ани. Но только в нём было больше спокойствия и уверенности.
– Тогда… Кто ты?..
– Я – это ты. Только немного другая. Я не ною по поводу и без, меня не таскают по психологам в надежде на то, что я наконец-то забуду трусливо сбежавшего папашу. А, ещё я умею разговаривать с парнями, в отличие от тебя, – оно тяжело и устало вздохнуло, – Тяжело же тебе жить, наверное, Аня.
– Нормально я живу. И вообще, знаешь, это звучит как-то… Обидно.
– На правду не обижаются. Я же вижу, как ты живёшь. О чём переживаешь. Я знаю причины появления каждой из твоих слезинок.
Аня отвела взгляд от трельяжа. «Она знает, почему я плачу», – подумала девушка.
– Да, знаю. В отличие от твоей матери, – кивнув оно продолжило её мысль. Аню такое и напрягало, и по-своему радовало. Напрягало, потому что совершенно ненормально разговаривать с зеркалом – это напоминало ей историю о Нарциссе. Радовало, что нечто по ту сторону зеркала стало единственным понимающим и сопереживающим существом.
– А как ты смогло… Смог… Смогла…
– Смогла.
– А как ты смогла ожить? Если тебя можно назвать живой. Ты же моё отражение! Воспроизводишь свойства того, кого отражаешь. Я уйду – и ты пропадёшь, – Аня, шатаясь, поднялась с постели и отошла к дальней стене, встав в дверном проёме. Копия Ани осталась сидеть на кровати.