Набив живот, солдат развалился прямо на траве. От еды по всему телу разлилось приятное тепло. Впервые за день можно было расслабиться, но Й`оль не спешил. Покончив с едой, принялся сновать по бесчисленному множеству ящичков, то вытаскивая что-то наружу и проверяя на свет, то подсчитывая количество. Порой он доставал и мешочки, развязывал, заглядывал внутрь, иногда нюхал. Как догадывался Гриваль – проверял наличие. Многое из увиденного представляло собой всевозможные травы, в основном сушенные. Но некоторые склянки и их содержимое вызывало у Гриваля беспокойство: порой цвет содержимого отливал чем-то неестественно ярким. Были и прозрачные жидкости, но Гриваль был уверен, что это вовсе не вода. Пару раз он краем глаза видел порошки, о свойствах которых мог только гадать. Неудивительно, что алхимик все проверял – для него один из этих порошков мог спасти жизнь или помочь сбежать, как в деревне. Сейчас Гриваль и сам был бы не прочь позаботится о своем оружии. Хоть и точил клеймор всего пару недель назад, сейчас, не зная, что его ждет в Ваморе, ему бы хотелось заточить его еще раз, но, к глубокому сожалению, ни оселка, ни масла при нем не было. Вспоминая о взрыве, воин все никак не мог перестать смотреть на порошки, пытаясь представить, для чего они нужны. Он даже придвинулся к огню, чтобы было лучше видно, но, не выдержав, все-таки спросил:
– Э?
– Что?
– «Деревня».
– Что с ней?
Не зная, как выразить жестом взрыв, Гриваль пытался показать его руками как мог.
– Пытаешься показать взрыв? Если так, то неверно. Смотри, как нужно. Сначала сжимаешь ладони в кулаки и перекрещиваешь руки, а потом разводишь их в стороны.
– «Что это был за взрыв»?
– Меньше знаешь – лучше спишь.
– «Что это»?
– Послушай, будешь так упорствовать, и любопытство тебя когда-нибудь погубит.
Гриваль невольно рассмеялся, но, встретившись с ясными глазами Й`оля, замолчал – взгляд был до ужаса серьезным, и это даже пугало. Было похоже, что алхимик действительно знает, о чем говорит, и это предостережение не пустые слова. Но что-то в Гривале не позволяло ему отступить. Возможно, дал о себе знать бойкий нрав покойной матери или тяжкая учеба в академии, кто знает, но перед трудностями он не пасовал никогда. Снова заглянув в глаза Й`оля, он со всей серьезностью, на которую был способен, ответил: