– Настёна, Настя!
Настёна любила бегать. Это весело, когда всё летит и упругий воздух податливо расступается навстречу. Жёлтое пятно от сломанной песочницы, вывернутые качели, ржавая, изогнувшаяся кобылицей горка.
– Настёна! Настя!
На полинявшей пятиэтажке их балкон был единственный незастеклённый – просто покрашенный в синий цвет, с провисшими верёвками для белья. Мать стояла и махала рукой.
– Ма, ты откуда? – крикнула Настёна, задрав голову.
– Зайди домой!
– Иду!
Привычные надписи на стенах, кошачий запах и пыльный подъездный холодок. Она взбежала на третий этаж и толкнула дверь.
– Мам, а ты чего так рано?
– Билет поменяла и приехала. Не рада?
– Рада, почему. Боюсь только, ты меня сейчас припашешь.
– Настя, что за выражения? «Припашешь»! Это Танька твоя может так говорить, а ты из интеллигентной семьи. Обедать будешь?
– Смотря что.
– Макароны по-флотски. Сварганила на скорую руку.
– «Сварганила»! Мама, что за выражения?
– Стараюсь быть на одной волне. Пошли. Я икру привезла.
– Баклажанную?
– Красную, как ты любишь.
Настёна села за стол и осмотрелась. Раковина, где почти неделю лежала грязная посуда, была пустая и чистая. Вернулась мама – и на кухне опять стало уютно.
– Как вы тут без меня, не скучали?
– Некогда было. Отец с утра на дом уходил. Или там ночевал. Я с Танькой на карьере каждый день купаюсь.
– Ясно. Морковку не прополола?
– Прополола, почему. Я ж люблю полоть.
– Знаю, – мама погладила её по голове. – Что на лето задали, читаешь?
– Блин, мам, я ещё в прошлом году прочла.
– Ты моя умница! Горжусь тобой.
– Издеваешься?
– Ни в коем случае. Восхищаюсь.
– Ну ладно, говори, что делать надо.
– Отцу поесть отнесёшь? Голодный, наверное, сидит. Заодно скажи, что я раньше приехала.
– А что мне за это будет?
– Давай уже, иди. Испеку что-нибудь к вашему возвращению. Чего бы ты хотела?
– Торт-суфле из крем-брюле.
– Губа не треснет? «Зебру» испеку.
Настёна тащила вниз по лестнице велосипед «Салют» с привязанным к багажнику эмалированным контейнером, в который мать положила макароны с мясом и кетчупом. Солёный огурец и три куска хлеба завернула отдельно и сунула Настёне в сумку. Отец даже макароны ел с хлебом.
Выйдя из подъезда, Настёна опять остро ощутила лето. Запрыгнула на велик и понеслась, чувствуя лицом ветер, вдыхая запах истомлённых на солнце трав. Тёплая, разогретая даль расступалась, разворачивалась полями, холмами, уходила в горизонт, в салатовую дымку, в высокий небесный свод. Вдали торчала полуразрушенная колокольня, нестерпимо поблёскивали на солнце перламутровые купола. Кроны далёких деревьев были похожи на брокколи, которую мама выращивала на грядках, хотя её никто не ел.