Богданов часто приезжал днём один, без Челюкина, возил Дашку в продуктовый или просто на поле, где они, сидя в тени деревьев, наблюдали за парящими в небе коршунами. Дашку угнетало, что Богданов всегда молчит. Она что-то ему рассказывала – про школу, про свою жизнь, – но он только неопределённо улыбался, пожимал плечами или жевал травинку. Дашка капризничала:
– Ну, скажи что-нибудь.
– Чё сказать? Вроде и так всё понятно. – И он лез к Дашке целоваться, а она, найдя повод обидеться, отталкивала его, вырывалась и просила отвезти домой.
Вечерами Богданов и Челюкин приезжали вместе. Брали девчонок и везли на хату к Богданову. Дом его был больше, чем бабушкин, светлей, стены выкрашены в жёлтый. Но в целом такая же одноэтажная мазанка, как у всех.
Богданов накрывал стол: самогонка, квашеная капуста, огурцы, помидоры, хлеб, иногда варёная картошка. Впрочем, пили мало. Дашка вообще не пила, хотя Юлька сказала, что немного можно. Дашке не нравился отвратительный жгучий вкус и кислый, перебродивший запах, она не могла понять, ради чего люди пьют.
Иногда приходили другие деревенские пацаны: Кривой, Тазик, дурачок Никитка. Их напаивали и выгоняли. Приходила Олька Пискунова, светловолосая, с крупными чертами, всегда как бы опухшая от слёз и неустроенной жизни. Из её рассказов Дашка поняла, что мать у неё бухала и Олька часто сбегала из дома. Богданов, чьи родители на всё лето уехали в город на заработки, пускал её ночевать. Что-то между ними было, но Дашке не хотелось вникать, со своими бы страданиями разобраться. Пискунова выпивала пару рюмок и пускалась в воспоминания: как резала вены и скорая её едва спасла, потому что долго ехала из Оренбурга; как её изнасиловал дальнобойщик, когда автостопом добиралась до соседнего села; как бухая мать выгнала без обуви на мороз. Рассказывая, Пискунова смотрела на Богданова, ожидая его сочувствия. Он хмурился и просил:
– Не трындела бы ты. Иди домой.
Лицо её грустнело, губы оплывали, будто она собиралась плакать, но она слушалась и шла к двери.
После первого её такого представления Дашка, потрясённая, спросила:
– Это правда?
– Что? – Богданов подсаживался к ней.
– Что она рассказывала.
– Да она придурошная, как и её мать. – Челюкин сдавал карты, они играли с Юлькой в дурака на раздевание. Юлька уже проиграла серёжки.