– Отец, Па, предок и тэдэ, поздравляю тебя с днюхой. Тебя, самого сильного, доброго и прикольного представителя человечества, талантливого и небезупречного, как сама природа. Тебя, человека, который однажды не пожалел на меня генетического материала и, надеюсь, об этом не пожалеет. Будь рядом маман, она бы влепила мне подзатыльник за то, что я начал не со здоровья и долголетия и не закончу любовью с прилагающимися земными и неземными благами, положенными всякому по умолчанию. Но я говорю, что думаю, и хочу выпить за то, что ты есть. Просто классный, настоящий, без всяких но, если, и точка, – он чокнулся со мной, осушил стакан и с размаху поставил его на стол.
– Спасибо, красноречивый потомок.
Я был тронут и, выпив по инерции, смотрел на донышко и чувствовал на губах легкий привкус праздника. Во мне созрел ответный тост, но тут Пашка протянул первый подарок.
– От Ма открытка, держи.
На оборотной стороне видовой открытки побережья Испании беглым почерком было написано: «С днюхой, старый хрыч! Желаю тебе научиться-таки наслаждаться жизнью, как я. Поверь, аппетит приходит во время еды, и полтос – лучшее время переходить к десертам». В нижнем углу вместо подписи красовался перламутровый след, оставленный поцелуем накрашенных губ. Вполне в ее духе. Я положил открытку на стол и задумался.
– Ты расстроен? – спросил Пашка, вглядываясь в мое лицо.
– С чего бы? – соврал я. – Она не забыла обо мне, обозвала и поцеловала. Разве не повод для радости?
– И ты не ревнуешь ее к «десертам»? – он взялся за утку, положил себе в тарелку любимые крылышки, а мне – несколько кусочков грудки и полил их оранжевым соусом.
– Нет. Твоя Ма все же прелесть. Глупо говорить: подрастешь – поймешь, но это так. Иногда, чтобы спасти любовь и брак, надо развестись. Мы вырастили тебя, и каждый пошел своей дорогой, пока не поздно. Она влюблена в жизнь, а к жизни ревновать глупо.
– Никогда не мог ее понять и вряд ли смогу простить, – сказал он, отвинчивая крышку у бутылки с ромом.
– Простить за что? Тебе было почти восемнадцать, – возмутился я.
– Я не о себе, – он взял апельсиновый салат. – Как ты мог ее отпустить?
– Элементарно. Закрыл глаза и разжал руки, – показал я.
– Па, я серьезно. Она же была с тобой счастлива, – проговорил он, не отрывая взгляд от льющегося в стакан рома.