Евгений Онегин - страница 17

Шрифт
Интервал
Корсет,  альбом,  княжну  Алину,
Стишков  чувствительных  тетрадь
Она  забыла;  стала  звать
Акулькой  прежнюю  Селину
И  обновила  наконец
На  вате  шлафор[105]  и  чепец.
XXXIV
Но  муж  любил  её  сердечно,
В  её  затеи  не  входил,
Во  всём  ей  веровал  беспечно,
А  сам  в  халате  ел  и  пил;
Покойно  жизнь  его  катилась;
Под  вечер  иногда  сходилась
Соседей  добрая  семья,
Нецеремонные  друзья,
И  потужить,  и  позлословить,
И  посмеяться  кой  о  чём.
Проходит  время;  между  тем
Прикажут  Ольге  чай  готовить,
Там  ужин,  там  и  спать  пора,
И  гости  едут  со  двора.
XXXV
Они  хранили  в  жизни  мирной
Привычки  милой  старины;
У  них  на  масленице  жирной
Водились  русские  блины;
Два  раза  в  год  они  говели[106];
Любили  круглые  качели,
Подблюдны  песни[107],  хоровод;
В  день  Троицын,  когда  народ,
Зевая,  слушает  молебен,
Умильно  на  пучок  зари[108]
Они  роняли  слёзки  три;
Им  квас  как  воздух  был  потребен,
И  за  столом  у  них  гостям
Носили  блюды  по  чинам[109].
XXXVI
И  так  они  старели  оба.
И  отворились  наконец
Перед  супругом  двери  гроба,
И  новый  он  приял  венец[110].
Он  умер  в  час  перед  обедом,
Оплаканный  своим  соседом,
Детьми  и  верною  женой
Чистосердечней,  чем  иной.
Он  был  простой  и  добрый  барин,
И  там,  где  прах  его  лежит,
Надгробный  памятник  гласит:
Смиренный  грешник,  Дмитрий  Ларин,
Господний  раб  и  бригадир,
Под  камнем  сим  вкушает  мир.
XXXVII
Своим  пенатам[111]  возвращённый,
Владимир  Ленский  посетил
Соседа  памятник  смиренный,
И  вздох  он  пеплу  посвятил;
И  долго  сердцу  грустно  было.
«Poor  Yorick!  (16)  –  молвил  он  уныло.  —
Он  на  руках  меня  держал.
Как  часто  в  детстве  я  играл
Его  очаковской  медалью![112]
Он  Ольгу  прочил  за  меня,
Он  говорил:  дождусь  ли  дня?..»
И,  полный  искренней  печалью,
Владимир  тут  же  начертал
Ему  надгробный  мадригал[113].
XXXVIII
И  там  же  надписью  печальной
Отца  и  матери,  в  слезах,
Почтил  он  прах  патриархальный…
Увы!  на  жизненных  браздах
Мгновенной  жатвой  поколенья,
По  тайной  воле  провиденья,
Восходят,  зреют  и  падут;
Другие  им  вослед  идут…
Так  наше  ветреное  племя
Растёт,  волнуется,  кипит
И  к  гробу  прадедов  теснит.
Придёт,  придёт  и  наше  время,
И  наши  внуки  в  добрый  час
Из  мира  вытеснят  и  нас!
XXXIX
Покамест  упивайтесь  ею,
Следующая страница