– Уж не счаровали ли боярина, – боязливо произнес лекарь, и Федор в сердцах велел идти ему прочь, а сам, толкнув дверь, вступил в покои. По пути брату Михаилу велел мчать во дворец, предупредить государя…
Никита Романович лежал, утонув в лебяжьей перине, словно мертвый. Лишь слабо под покровом вздымалась грудь. Федор сел у его ложа, взял отца за руку. Одного он боялся: неужели это Божья кара за кровь, что отец пролил, добиваясь власти? Не он ли причастен к смерти государя Иоанна? Об этом они никогда не говорили, но все же…
Сидя у ложа отца, такого разом ослабевшего, Федор Никитич ощутил страшную пустоту и страх: сможет ли он удержать то, что начато было батюшкой? Любимый народом, всюду узнаваемый и почитаемый, великий отец. Федор опустился перед ложем на колени, поднес тяжелую безжизненную длань Никиты Романовича к своему лицу и всхлипнул, сдерживая рыдания…
…Федор Никитич понял, что отец пришел в себя, когда почувствовал на своей макушке его тяжелую руку. Федор поднял голову и увидел, что левый глаз отца глядит на него пристально, второй так и остался закрытым. Он промычал что-то невнятное, рот его кривился на левую сторону. Федор подскочил к нему, наклонился над самым лицом:
– Батюшка, говори громче, мне не разобрать…
– Шлите… государю…
– Я отправил к нему Михаила, отец!
Никита Романович о чем-то еще хотел спросить, но, обессиленный, вновь откинулся на подушки. Федор хотел уже выйти, но остановился в дверях, обернулся. Сейчас или никогда! И он решился задать давно мучивший его вопрос. Он снова бросился к ложу отца и, нагнувшись над ним, прошептал:
– Отец, молю, скажи… Ты причастен?.. Причастен к смерти государя Иоанна? Прошу, отец, ответь… Есть ли сей грех на нашем роду?
Никита Романович открыл левый глаз и взглянул на сына с недоумением, словно не понимал, о чем тот его спрашивает, и ответил с усилием:
– Нет… Нет на мне… того… греха…
Федор Никитич шумно выдохнул, закрестился неистово, словно избавился, наконец, от тяготевших его мыслей. Увидев, что отец еще что-то пытается сказать, Федор наклонился к нему. С трудом ворочая языком, Никита Романович проговорил:
– Бориса… Держись… Бориса…
И, произнеся это, вновь лишился чувств.
* * *
– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших…