И вскоре уже предстали они перед государем. Подле Феодора в резном высоком кресле восседала Ирина, вся в атласе, жемчуге и серебре, и глядела она на Марию свысока, с неприязнью. Мария же сдержанно улыбалась: пусть на ней простое старое платье, залатанное не раз, но она была княгиней, правнучкой Ивана Великого. Иными словами, в ее жилах текла кровь великих князей и византийских императоров, а Ирина, безродная, была всего лишь женой Феодора (к тому же бездетной).
Братских объятий и поцелуев не было, Феодор истуканом сидел на троне и даже ничего не говорил – вместо него приветствовал Марию Дмитрий Годунов, дядя Ирины и Бориса, низкорослый лысеющий боярин, любивший роскошь, судя по его богатому одеянию. Марию с дочерью поселили во дворце, однако уже вскоре ей было объявлено, что жить она отправится на окраину Москвы, в свое имение, со слугами и стражей, и содержать ее будет сам государь из личной казны. Мария была этому рада – не любила она дворец, с коим были связаны страшные воспоминания: сюда ее привезли после гибели родных, отсюда она уезжала с Магнусом в Оберпален. Да и Ирина всячески продолжала проявлять неприязнь к Марии. Феодору царица едва ли не ежедневно говорила о том, что Мария презирает ее:
– Почто она так смотрит на меня? Чем я заслужила это? Нет, не любит она меня! Молю тебя, отошли ее. Я не вынесу более таких унижений!
– Примиритесь с Марией, – мягко отвечал Феодор, – мы семья одна. Простите друг друга и живите в мире…
– Не будет того! Не будет! – со злыми слезами отвечала Ирина. – Ежели ее хочешь оставить во дворце, так отошли меня в монастырь! Постриги! Я не вынесу…
И Феодор пошел на поводу Ирины, переселил Марию с ее дочерью в выделенное им имение, просил только Бориса, что отбирал княгине слуг, дабы Мария ни в чем не нуждалась. Вообще для Феодора это было тяжкое время, и он выдохнул с облегчением, когда раздор меж Ириной и Марией закончился.
Он потерял сон. Его одолевали мысли о покойном брате, чье место не по праву (как ему казалось) он занял. Вспоминал отца, несчастного отца, страдавшего всю жизнь и нещадно топившего себя в грехах. Господь, облегчи его душу…
Вот и сейчас Феодор тяжелыми шагами подступил к киоту.
– Батюшка, ты не такого государя желал после себя и мне не желал такой ноши, – шептал Феодор с болью, – я отдал власть тем, кто возможет ее выдержать. Кто ведает, куда вести царство наше… Как быть с врагами… Я не ведаю. И я вижу, отец, они презирают меня, будто хотят всецело этой власти, и лишь я стою у них на пути. Стою, не потому что желаю править… а потому что еще жив… Господи… Отче, прости слабость мою. Душе твоей тяжелее, чем моей… Не мне причитать…