Засмотрелся Ярослав, качая заворожённо головой, залюбовался видом с высокого берега и не заметил сразу, как подъехал к нему на вороном жеребце и остановился рядом некий всадник в синем плаще. Когда же обернулся на шум, хмуря чело от того, что оторвали его от созерцания величественной природной красоты, то внезапно вздрогнул. Лукавые серые глазки Настасьины встретили его, улыбка ласковая играла на устах. Вся светилась от радости девушка. И опять не выдержало истосковавшееся по любви сердце, шагнул Ярослав навстречу красавице, стянул её с седла, прижал к груди. Нежно опустил на траву, впился устами в белую лебединую шею, прошептал:
– Радость моя! Жизнь моя! Кажется, давно тебя ждал! Ждал и верил!
– Княже мой! И я, как тебя увидала, почуяла: вот оно. Захолонуло сердечко! Никого и ничего боле не надобно! Токмо ты, ты! Люб ты мне!
Забытые кони жевали траву. Охотники и ловчие ушли куда-то далеко и не мешали влюблённым. На берегу было пустынно и тихо. Забравшись под ветви могучего дуба, скрытые от посторонних очей, наслаждались Ярослав и Настасья друг другом.
Быстро, незаметно пролетели часы неземного счастья. Ярослав первым словно очнулся от забытья, услышав громкие голоса гридней[41], зовущих его.
– Мне пора, – прошептал он, на прощание целуя Настасью в губы. Наскоро натянув порты, рубаху и плащ, обув ноги в тимовые сапоги, он свистом подозвал коня, впрыгнул в седло и помчался на голоса, крикнув в ответ:
– Здесь аз!
…Как ни хоронились влюблённые средь густой листвы, а не укрыл их дуб от людских недобрых глаз.
Вскоре в один из поздних вечеров постучался в дом боярина Коснятина Серославича шурин его, Зеремей. Ввалился в сени, бросил на руки холопу кожух[42], шумно сопя, расположился на крытой алым бархатом лавке напротив мрачного хозяина.
– Слово имею к тебе, зятюшко. – Он смахнул ладонью с чела крупные капли пота.
– Говори, Зеремей. – Коснятин через силу натянуто улыбнулся. – Вижу, не попусту пришёл. Есть что молвить.
– Помнишь, на прошлой седьмице[43] ездили мы на ловы? Боярин Чагр пригласил. Дак вот… Заметил я, князь-от наш, Ярослав, с дочки Чагровой очей не сводил. Спору нет, красна девка сия.
– Настасья, кажется. Так ведь её звать? – перебил Зеремея сразу заметно оживившийся Серославич. – И что? Мало кто там кому приглянуться может? Посмотрит князь – да позабудет тотчас.