Стеклистость - страница 15

Шрифт
Интервал


Разум и счастье…

Но, по Тургеневу, мозг счастливого еле действует… Кронов вздумал постичь суть счастья, – в библиотеке выискать Фрейда, не в интернетах для верхоглядов – в библиотеке. Что о нём знают? Только клубничку: Фрейд, мол, «торчал» на сексе и исходил из «комплексов», взять, Эдипова. То есть как бы дай волю – Даша в постель к нему, а он к дочери… Кронов, кончивший МГУ, знал Фрейда не как маньяка, рушащего запреты и выводящего преступления и недуги и бытие само от подавленной похоти. Кронов знал аксиому о сексуальном как непристойном, связанным с пылом юности и обязанном занимать в дне личности час, не более, в пользу прочих нужд, обращаемых, в основном, к культурному: к книгам, видео, спорту и им подобному. Мол, культурное создал труд, не секс; инстинкты, мол, – из каких «любовный» наисильнейший и разрушительный, – нужно сдерживать, чтоб они не свели мир к хаосу чувственных праздных тварей.

Фрейд постиг, что живут для радостей; жизнь не стала бы тщиться и развиваться ради страданий, мук, войн и тягот. Секс есть отрада, благо, восторги, свет в мраке жизни и ожидаемое, и чаемое; вообще – цель. Фрейд фактор секса как воли к жизни, венчанной счастьем, ставит условием бытия, какое НЕ ВОПЛОТИЛОСЬ. Не воплотился, коротко, рай… Срок счастья краток – до первородных, так сказать, вин (до vitium originis), Библия, главка три. Давным-давно «в первобытной орде», подумал Фрейд, некий праотец взял всех женщин, приватизировал, и отторгнутые от секса «вкалывали» без продыху; труд содеял «культуру». Сдержанность сотворила мир, в коем мы и теперь, мир, принятый высшей ценностью – много большей, чем счастье рая.

О, Фрейд любил культуру, что утвердилась явным насилием против счастья!

Кронов понять не мог важнейшего: утверждая, что счастье, дескать, не ценность нашей культуры, он, Фрейд, злорадствовал? или маялся? Или то и другое в разный период? В юности, полной силы, он, Фрейд, успешный и перспективный врач и учёный, думал, наверное, что когда Рафаэля (Баха, Толстого) не ограничивали бы нормы, то он талант бы растратил в сексе, не написал бы массу шедевров. Ранний Фрейд «счастье», как и «свободу», мыслил в кавычках, веря, что счастье, как и свобода, вовсе не счастье и не свобода, если по сути не окультурены. То есть правильно, что давным-давно некий праотец подавил инстинкт, мощь которого потекла в «культуру». Жуть, мнилось Фрейду, если бы люди только сношались и отдыхали после сношений, а в перерывах жадно питались. Секс усмирили ради «культуры»… Фрейд был, короче, за продуктивность высшего свойства; секс был обязан множить духовность: то есть либидо будущий Моцарт пусть изливает в сладких мелодиях.