Я начала осознавать, что в моей детской жизни что-то неправильно, когда бабушка по отцовской линии сказала мне: «Когда ты родилась, мама всё время нянчилась с тобой вместо того, чтобы отдать тебя нам и ходить с папой на праздники. Согласись, что это она виновата в разводе?». После этих слов у меня внутри что-то закипело. Как можно было так говорить о моей маме? Маме, которая со мной каждый день, которая так добра ко мне, которая лечит меня, покупает сладости, дарит подарки? Папа, конечно, тоже проявлял ко мне внимание, но он всегда делал то, что сам считал правильным для меня – и наши мнения, увы, не совпадали. Я хотела на пляж с волнорезом, он – на дикий с волнами, я – на аттракционы, он – на шашлыки. И мы всегда выбирали дикий пляж и шашлыки.
Но дело даже не в этом. Ту фразу я бабушке так и не простила – простить такое невозможно – хотя за ней были и другие, не менее обидные. Она говорила ио моём дедушке, который умер, когда мне было около трёх: «Он приходил к нам и никогда не выпивал за столом. Так мы и поняли, что он алкоголик». Говорила и обо мне. И, по её словам, я всегда была какая-то неправильная, «дикая», глупая. Любой мой поступок вызывал либо осуждения, либо наставления вроде «Ну, наконец-то, взялась, за ум. А я сколько раз тебе говорила?» Даже поздравительные тосты на день рождения у неё выходили такими.
Когда я сказала, что буду поступать на журфак и хочу быть писателем, меня поддержала только мама. Остальные же (и бабушка – больше всех, не удивлюсь, если она и была инициатором всеобщего давления) утверждали, что я должна продолжить династию и пойти в медицинский. Правда, склонностей к врачебному делу у меня не было, желания тоже, а ещё я ужасно боялась крови. В общем, медицинский меня совсем не привлекал. Но общаться стало сложно: каждый разговор сводился к тому, что я должна срочно исправлять свою жизнь.
Это продолжалось довольно долго. Я пыталась сократить общение, пыталась избегать острых тем, отвечать вежливо и уклончиво. Ничего из этого в итоге не помогло, бабушкин напор сдержать оказалось невозможно. Тогда я свела общение к минимуму, и спустя несколько лет наши телефонные разговоры стали удивительно походить на нормальные. Никакого осуждения, никаких упрёков. Я подумала, что что-то изменилось, и под Новый год решила вместе с мужем бабушку навестить. Она, конечно, не ожидала, что я приду. Но вместо радости я почувствовала, что вся тяжесть невысказанных за годы упрёков давит на неё и начинает выливаться в пассивной агрессии, которая уже начинает явно переходить в «активную». Мне пришлось спешно уходить из её дома, поняв, что это окончательный, бесповоротный финал.