Спрыгнув вместе с невысокого пока стожка сена, дети побежали в сторону дома. Солнце плавно снижалось, завершая свой дневной путь.
The incidents that Sepp Dietrich related to me about the Russian people in the occupied reas are simply hair-raising. They are not a people but a conglomeration of animals.
J. Goebbels
15.02.1942[3]
Огненно-рыжий петух, переливающийся в первых лучах восходящего солнца цветами изумруда и золота, широко раскрыл могучий костистый клюв, зевнул, тряхнул мясистым коралловым гребнем и, блаженно зажмурившись, изо всех петушиных сил проорал зорьку. Разлепив веки, он вдруг увидал перед собой щетинистую рыжую физиономию, обладатель которой через круглые стекляшки треснувших очков любопытно рассматривал чудо-горниста, не слезая с тарахтящего и плюющегося дымом и копотью металлического коня. Видимо, этот незваный зритель подъехал во время полуминутной трели утреннего горниста и теперь любовался его боевым оперением и петушиной статью. Потревоженная птица недовольно переваливалась с ноги на ногу, балансируя на стареньком ветхом заборе. Зрители, конечно, явление неизбежное и приятное, но прерывать утреннюю побудку никто не имел права.
Петух нахохлился и ворчливо заквохтал, угрожающе наклоняя голову в сторону нежданного поклонника. Но чужак нисколько не испугался, а наоборот, гоготнул в голос и протянул в сторону петуха какой-то блестящий предмет, похожий не то на грабли, не то на молоток. Однако никаким крестьянским инвентарем, да еще с расстояния нескольких метров, боевитого Петрушу напугать было невозможно, и он, победно вскинув гребешок, захлопал-замахал крыльями на нахального рыжего противника. Яркая вспышка и треск, словно лопнувшей под тяжелой поклажей тележной оси, напугали, ослепили и оглушили пернатого задиру. Но испуг не успел даже коснуться нежного птичьего сердечка, как оно буквально разорвалось на части от града металла, вонзившегося в его холеное мясистое тело и заставившего его упасть наземь. Последний вскрик неоконченной петушиной утренней песни смешался и исчез во внезапно нарастающем гуле и скрежете вползающего во двор бронированного чудовища. Чудище ухнуло, выбросив клуб дыма, и остановилось. Лязгнули петли люка, и из чрева монстра показался худощавый парень в черной форме и шлемофоне.