– Здесь она была, – тихо сказал он, сам себе. – Лепестки дрожат. Камень помнит прикосновения.
Из рукава выскользнул тонкий нефритовый амулет. Похожий висел когда-то на шее Мо Сянь – ещё до того, как она умерла.
Он закрыл глаза.
– Мастер Юй, – послышался голос за спиной.
Это был один из Стражей – молодой, пугливый. Он спешил, будто боялся даже говорить слишком громко.
– Небесный Совет требует отчёта. Говорят, вы слишком долго следуете за… пустотой.
Юй Чэнь не обернулся.
– Пустота, говоришь?
– Да. Девушка, которой не должно быть в реестрах ни смертных, ни бессмертных. Она не принадлежит ни одному миру.
Молчание.
– Потому её и боятся, – наконец произнёс Юй Чэнь. – Всё, что нельзя записать – невозможно контролировать.
Он сжал амулет в кулаке.
– Я продолжу. Ты возвращайся.
– Но… – Страж запнулся. – Если она и вправду Разлом, как говорят…
Юй Чэнь поднял глаза. Снег, застывший на ресницах, казался инеем с небес.
– Тогда я нарушу закон. Ради неё.
Страж побледнел, но не осмелился перечить. Он исчез, как тень – оставив Юй Чэня одного.
Тот медленно выдохнул. И только шепот ветра слышался вокруг.
– Мо Сянь… ты забыла меня. Но я помню каждый лепесток, с которого падала твоя весна.
Ночь в горах опустилась, как чернильный свиток – тишина разлилась между деревьями, и только далёкое завывание ветра напоминало, что время всё ещё движется.
Се Линь развёл огонь – сухие ветви потрескивали, бросая тени на древние валуны. Мо Сянь сидела немного поодаль, укутавшись в старый плащ, что дал ей лекарь. Её лицо мерцало в отблесках пламени, словно статуя из нефрита, позабытая в храме, чьё имя давно стёрли дожди и пыль.
Она смотрела в пламя – и вдруг увидела цветы. Не в огне, нет. А внутри себя – ярко-алые, с опущенными головками, будто павшие пионы. Они плыли по воздуху, обрывались, как сны, что не успели до конца раскрыться.
– Мо? – Се Линь тихо обратился к ней, не называя полного имени.
Она не ответила. Глаза – широко раскрытые, стеклянные, – словно провалились вглубь. Перед ней – не костёр, а святилище, засыпанное лепестками. Там стояла она сама, но в ином обличии: волосы заплетены в высокий венок, на лбу – знак, сияющий тусклым серебром. Рядом – чужое лицо, мужское, – в нём было что-то невыносимо знакомое, но при попытке всмотреться черты расплывались, как отражение в зыбком зеркале.