– Давай уже, отвыкай.
Осень настала скоро. Отец с тяжёлой душой распродал всех коз и, поездив по деревням, нашёл пару-тройку колдунов, заинтересованных в покупке нашего дома. Готовясь к отъезду, родители дали мне несколько наставлений. Во-первых: никогда и ни при каких условиях не рассказывать никому, что они волшебники, да и вообще – стараться поменьше разговаривать с незнакомцами. Во-вторых: если я вдруг потеряюсь, обязательно обратиться в межрегиональную газету и дать объявление, мол, «девочка Софи ищет своих родителей»; дальше город, адрес ночлежки или вокзала – любого места, где я отыщу приют, – или попросту название заведения, на случай, если меня поместят в детский дом или отправят в какой-нибудь монастырь.
– Что бы ни случилось, не отчаивайся, Софи, мы тебя обязательно отыщем!.. – говорила мама, украшая подол моей старой юбки новенькой кружевной каймой. «Это чтобы ты не чувствовала себя белой вороной. Там, в империи, ходит столько модниц! Даже в самой последней провинции…»
Люди, рождëнные в Анжерской империи, не были склонны верить в магию чисел: они боялись магии, как огня, как лютого зверя, и предпочитали считать, что всякая магия – есть ни что иное, как искра дьявола в грешных душах еретиков. Но нам пока что не было нужды притворяться анжерцами, и потому, когда маленький караван с переселенцами прибыл в Сноудон, мама страшно расстроилась, что наш отъезд в новую жизнь выпал на тринадцатое число.
Однако караван Августа Фурнье не мог дожидаться благоприятной даты. Проводник взял у отца деньги, вырученные за продажу дома, выдал нам новые паспорта и усадил в одну из своих повозок.
Дорога была скучной и тряской, но зато – невероятно красивой. По горам уже ползли осенние туманы, вдруг сменяемые отрезками голубого неба и ярким солнцем. Трава едва принялась желтеть, а вот кипрей, напротив, давно отцвёл и теперь разносил по воздуху пуховые семена, похожие на крупные хлопья снега. Глядели с высоты чëрные скалы, укутанные туманными облаками; то здесь, то там выглядывали из норок любопытные сурки. Временами облака опускались и до ущелья, накрывая тропу невесомой молочной пеленой. В такие минуты Август останавливал караван, терпеливо ожидая, когда дорогу под ногами вновь ни осветят солнечные лучи. Горы словно прощались с нами, одновременно балуя и укоряя переселенцев своим великолепием. И даже моë девчачье, беззаботное сердце нет-нет да сжималось при мысли о том, что больше никогда в своей жизни я не увижу знакомых с детства вершин.