Надя была третьей по старшинству внучкой тёти Иры. У них вообще у всех было много детей в семье. И жили в разных регионах, настолько распространённо, что в каждом субъекте России могли найти родственников. Юлька в детстве говорила, что у неё три дома, потому что родственники в соседнем районе и в другой области. А тут – по числу субъектов, даже больше! С запасом на новые регионы, что ещё будут присоединять. Поехать к родственникам – лучше любого пятизвёздочного отеля. В отеле вспоминать нечего и не с кем. Там не смотрят, кто и как вырос, не помогают хозяевам с уборкой и готовкой, пока они работают.
Юность Нади пришлась на трудное время. Она училась на рубеже веков. В общежитии комната вмещала шесть студенток. Одна из них, Вика, вела разгульный образ жизни. И тут беременность. Четыре соседки в тот вечер начали смеяться: «Ещё скажи, что рожать собралась! Куда тебе»! Они были сами девочки-пай, но пример с них брать не хотелось. Даже если ты один против всех – это не значит, что ты не прав. Надя и не собиралась с ними соглашаться. Она прямо сказала Вике:
– Нет, ты родишь.
– В таких условиях?
– Каких таких? Это жизнь человека. Мы же про взрослых так не спрашиваем.
Вика расплакалась: «В меня никто не верил никогда. Почему я всегда плохая и меня всегда надо ругать? Мама всегда только недовольная. Всё время она меня дёргала. Школьные фото не разрешала дома держать, мол, у меня взгляд злой. Частые уборки; да так, что я сделаю – придёт домой и скажет, что я ничего не сделала, а так бывает в двух случаях: либо слишком плохо, либо было не нужно. Цель школьных отметок – доказать, что я дура. «Пять» не ставили никогда, хоть разбейся в лепёшку. Потом я уже узнала, что могла бы быть отличницей по знаниям. Дома: «Почему не пятёрка»? И дочери маминых подруг, которые всегда лучше. Помню, была в гостях у одноклассницы, так ей мама сказала: «Ругать за двойку я не буду, а вот исправить заставлю». А что, так можно было? Не орать, не оскорблять.
Некрасивая, не худышка, как модно. «Ты считаешь себя взрослой? А вот там туфли в коридоре валяются». И я сникаю. Я начала во всём стесняться мамы и всё скрывать. Она ругает за безынициативность – а мне это пережить легче, чем залезание в то, что мне дорого. Начинает жаловаться на жизнь: «Хотя, что я говорю? Тебе же плевать». Кто-то подумает, что моего рождения никто не хотел. И ошибётся. Мама мечтала о дочери, я родилась в семье. Я так мечтала быть хорошей! Но меня только ругали. И я отчаялась. Раз уж я плохая, раз меня списали, так буду совершенствоваться в сторону зла. Я не хочу стать такой же и уже своих детей ругать за каждый шаг».