– На сегодня всё. Завтра жду отчет по Броненосцу. Привести в готовность воздушный флот: он нам понадобится в ближайшее время. До завтра. Родерик, останься.
Четыре рослые фигуры исчезли за сомкнувшимися створками дверей, одна осталась в кресле.
«Заслон»
Мильгард несколько минут смотрела на блестящую серебристую пластину, закрывающую часть лба, подбородка и левую щеку молодого мужчины. Родерик молчал, уставившись перед собой.
– Ты чем-то недоволен? – она коснулась подушечками пальцев стола, но на прозрачной поверхности не осталось ни пятнышка. Кожа была холодной и сухой, как растворившийся в прошлом пожухлый лист, иссушенный солнцем и ветром.
– Зачем готовить флот? На нас никто не нападает, – Родерик повернулся к ней лицом и сверкнул серыми глазами. – И эта идея с Броненосцем – полный абсурд! У нас…
– Сколько у тебя детей, Родерик? – Мильгард властно прервала главнокомандующего, про себя отмечая чувство облегчения оттого, что его лицо, воссозданное после травмы, оставалось таким же красивым и молодым. Здесь «Заслону» так же стоит отдать должное.
– При чем здесь это?
– Ты молод и полон сил. Ты привлекателен. Так сколько?
– У меня нет детей, и вам это известно. Может…
– А почему?
– Что почему? – Родерик прищурился и откинулся на спинку кресла.
– Почему у тебя до сих пор нет детей?
Мильгард сделала несколько шагов по залу, но скрип новых суставов стал раздражать ее. Она вернулась и оперлась на стол, наклонившись вперед. Тяжелый кулон звонко брякнул по поверхности.
– А? Родерик?
Он усмехнулся и расправил широкие плечи, обтянутые плотной синей тканью. Серебристые пуговицы с гравировкой космических шаттлов сверкнули на сильной груди.
– А зачем мне дети? Я солдат.
– Верно, – ответила ему ехидной улыбкой Мильгард. – Этот – техник, тот —нейролингвист, а здесь… Неважно, кто угодно! В виртуальном мире «Заслона» у каждого есть свое место и любимое занятие.
Она махала рукой, указывая на воображаемые фигуры. Массивный перстень соскочил с тонкого пальца и задребезжал на столе. Мильгард накрыла его ладонью, а потом медленно сняла другие кольца и размяла ладони.
– Я не понимаю. – По серебристой пластине на лице Родерика пробежала синеватая волна. Так было всегда, когда он злился, был растерян или испытывал любое другое сильное чувство.
«У кого-то они все же остались», – Мильгард про себя отметила отблески. Она уселась в кресло и, сняв зеленоватые овальные серьги, потерла мочки.