Сегодня муфлей на площади оказалось много большего обычного.
Изредка Фло Габинс молчаливо кивала проходившим мимо знакомым и малознакомым. Но ни один муфель не осмелился с ней заговорить, хоть и день с самого утра был таким солнечным, что все худые вести последних времен казались дурманом.
Норны шмыгали вокруг застывшей фигуры храмовницы. Они, в отличие от муфлей, не были так стеснительны. И они не щадили мамушиных ушей.
– В нашу деревню идут муфли. Опять идут. Видела, видела, как с запада движ-ж-жется обоз-з-з, – трещала норна Юби.
– И я, и я видела! С севера, видела, идут, вон оттуда. Вот-вот будут з-з-здесь, – вращала хоботком норна Рох.
Храмовница, что без движения смотрела на остатки своей деревни, вдруг поменялась. Глаза ее ожили. Мамуша Фло глянула именно в том направлении, куда только что указала норна, и спросила:
– Не было ли среди идущих Хомиша?
Голос ее изменился, как и вся муфлишка. Голова стала белой-белой, что вершины вечно снежных гор. Волосы не возвышались торжественной прической с водруженной сверху затейливой шляпкой, но были заправлены за уши и безвольно лежали по плечам и спине. Сладкая рыхлость всего тела исчезла, лапки больше напоминали иссохшие стебли. А голос немного потрескивал и стал грубоват.
Знаешь ли ты, мой дорогой читатель, как меняет нас горе? Непоправимо и неузнаваемо. Оно оставляет свое вечное клеймо на фигуре, горловых связках, волосах, щеках и шкурках. Оно прилипает, пробирается внутрь и несется черной жижей по венам с кровью.
Клеймо горя невидимо, но оно угадывается в каждом, кого коснулось.
– Первым делом спраш-ш-шивала, – начала было отчет о поисках норна Юби. – Всенепременно спрашивала. И даже посчитала важным уточнить дваж-ж-жды.
– И я уточняла, – спешно перебила ее норна Рох. – И у других норн уточняла. И про Афи спраш-ш-шивала, как велела нам наша достопочтимая храмовница. Нет среди идущих Хомиш-ш-ша. И другие норны не встречали Хомиша, и Афи не встречалась никому и нигде. Только нез-з-знакомые муфли. Со всех сторон в нашу деревню движутся. Да. Словно у нас здесь медиком намаз-з-зано. Самим есть нечего.
– Не трекотать тут! – встала со ступеней мамуша во весь рост и даже притопнула.
Норны испуганно хмыкнули, поджали хоботки и разлетелись. Фло Габинс обернулась на дверь из казьминного дерева. Глаза той были закрыты, большой деревянный рот скривился в болезненной гримасе.