Михаил Кержаков: «Вся моя жизнь связана с “Зенитом”»
– Футбол дал мне в жизни всё, а в футболе девяносто процентов того, что я имею, дал мне «Зенит». Я родился в Кингисеппе, переехал в Санкт-Петербург в тринадцатилетнем возрасте и сразу понял, что город живет «Зенитом». Перед моими глазами стоял пример брата, активно за «Зенитом» я начал следить с первых сборов и матчей Александра в 2001 году, сразу почувствовал особую петербургскую энергетику. Вся моя жизнь, пусть и с небольшими перерывами, связана с «Зенитом».
Я создаю в своем воображении собирательный образ ленинградской семьи. Глава семейства – интеллигент среднего роста с уставшими, прячущимися под очками в дешевой коричневой оправе глазами. Зрение подсело от работы над чертежами в конструкторском бюро и полуночного чтения журналов «Иностранная литература» и «Новый мир» на прокуренной шестиметровой кухне. Он ленинградец в третьем поколении: бабушка жила на пересечении улицы Римского-Корсакова и канала Грибоедова и, возможно, закладывала фамильное серебро у Алены Ивановны. Процентщице Достоевского, никоим образом не старухе, было всего шестьдесят – сейчас в этом возрасте женщины только выходят на пенсию. Он хорошо образован, круг интересов охватывает филателию и физическую культуру. (К спорту в Советском Союзе приобщают принудительно: например, кардиохирург Юргис Бредикис письменным распоряжением выгонял подчиненных на утренние пробежки.) Игровые виды спорта наш герой предпочитает индивидуальным. Интерес к водному поло подогрела Олимпиада в Москве, где сборная СССР в политическом противостоянии с югославами и венграми выиграла золотые медали. После баскетбольного финала мюнхенской Олимпиады он, как каждый советский мальчишка, на уроке физкультуры изображал Александра Белова, не ведая, что тот живет совсем рядом, на Зверинской улице, в двух шагах от ленинградского зоопарка. Футболом увлекался с детства, по-ребячьи хвастаясь, что обыгрывал соперников на «носовом платке». «А теперь – телевизор, газета, футбол» – старая мама действительно довольна и по-прежнему охотно приезжает в гости на выходные.
Жена учит детей. Она строга и властна даже томными домашними вечерами. Красавица – годы не уберегли от морщин, но оставили чувственный ярославский шарм: кокетливая улыбка уголком бирюзовых глаз, тонкие, чуть неровные губы – художник, допустивший едва заметную помарку на последнем мазке, явно отвлекся на изгибы линий прелестной натурщицы. Летом носит ситцевое платье, голову прикрывает белой косынкой, зимой достает из платяного шкафа овчинный полушубок. Стройные модельные ноги мерзнут – покажите хоть одну девушку, прячущую соблазнительную голень в серых валенках. Раз в две недели по субботам и воскресеньям выходит в свет: театр, опера, филармония. Боится себе признаться, что по-прежнему мечтает о сцене, хотя театральная богема бесконечно далека от ее реальной, заполненной партами и тетрадями в косую линейку жизни. Днем она наблюдает, как девочки на переменах перевязывают друг другу огромные белые банты, а мальчики гоняют по коридору связанный из старых носков мяч, сдирая свежие заплатки на синих школьных брюках, а вечером, жаря рыбные котлеты, нехотя прислушивается к чуждым ее литературному слуху фамилиям – Бурчалкин, Маркин, Редкоус. Ее шокирует шутка только что пришедшей в школу выпускницы Ленинградского педагогического института: «Я хочу иметь ребенка от Володи Казаченка» – неслыханная дерзость, подлежащая осуждению на педсовете и комсомольском собрании.