«Я был в Обсидиане», «Обсидиан просто шикарен» – можно было услышать название нашего заведения из уст очень влиятельных мужчин. Кто-то из маркетологов заботливо посоветовал дядюшке называть своё детище именно так. Природная вулканическая порода, при этом служащая для самых острых лезвий, красота и боль в одном слове. Красота для мужчин и боль для женщин, потому что, заходя в номер, девушка соглашалась на всё, без исключений, от поцелуев до жесткого траха бутылкой из-под вина. С ней разрешалось делать всё что угодно, а за отдельную плату дядюшка находил девушек без родителей и друзей и продавал их в рабство. Такая услуга особо не пользовалась спросом, но он всё равно подготовился и для таких клиентов. Билл Косто очень любит единственную вещь – деньги. За них он готов продать даже душу.
Матери я сказала, что устроилась на работу в ночной клуб, разливать коктейли на баре, но она и это не одобряла. Её нельзя было вылечить, только облегчить страдания. Опухоль не останавливала свой рост и с каждым днём забирала дорогого мне человека. Первые полгода я плакала, пока возила её по медицинским центрам, показывая её всем врачам. Они разводили руками и говорили:
– Ей остался год, не больше, скоро начнутся галлюцинации и боли.
– Неужели до сих пор нет лекарства? – спрашивала я, бесконечно злясь на врачей. – Почему вы не можете её вылечить? – стонала я уже со слезами на глазах.
– Я вас понимаю, но лекарства от этой болезни ещё не изобрели, химиотерапия продлит жизнь, но ненадолго.
Обратиться было не к кому. Мама родила меня в молодости, от однокурсника, который бросил её сразу, как узнал о беременности, а через полгода он бросил и учёбу.
Из-за болезни и дорогих лекарств я взяла академический отпуск и в свои двадцать лет соглашалась на любую работу. Я хотела облегчить жизнь и страдания мамы, а хорошие препараты стоили немалых денег. Она могла передвигаться по дому сама, но также могла испытывать адскую боль, которая не даёт даже поднять голову с подушки. Я распихала таблетки по всем карманам и расставила на всех столах, чтобы она могла принять их во время приступа. Ночью приступы её не беспокоили, а вот днём раз в неделю такое случалось. Мама была очень упёртой, деньги, которые она копила на моё обучение, а в последующем и на первоначальный взнос на квартиру, она ни под каким предлогом не отдавала мне и не пускала их на лечение. Она говорила, что её жизнь почти закончена, а эти деньги послужат гарантом моего будущего. Но я, видимо, являюсь с ней одной крови, переняла её упёртость и решила зарабатывать сама. Мама меня не поддерживала, она вообще не видела проблем в этой ситуации и настаивала, чтобы я продолжала учиться. Она постоянно говорила мне о том, что я самая красивая и самая лучшая, и у меня обязательно всё получится. Конкурсы красоты, в которых я участвовала, помогли мне не сдаваться, когда всё несправедливо. Я была всегда на вторых и третьих местах, никогда не занимая первого. Мама никогда никому ничего не платила за моё продвижение. Когда мне стукнуло 18, я приняла участие в последнем своём конкурсе, выиграв всего лишь бронзу. Согласитесь, никто не запоминает третье или второе место, поэтому никаких рекламных контрактов, на которые я рассчитывала, мне не предложили, тем более что этот конкурс проходил в соседнем городе, где население было не больше 800 000 человек. Поставив на полку свою небольшую награду, я навсегда закрыла для себя эту сферу деятельности, полностью в ней разочаровавшись. Я долго думала, куда пойти учиться, и пошла к специалисту по профессиональной ориентации. Мы проходили тесты и долго разговаривали, в конечном итоге приходя к выводу, что я хочу быть никем. Невидимкой, которую никто никогда не замечает. Вскрыв такую большую рану во мне, она отправила меня к психологу. Я долго разговаривала на тему красоты и несправедливости, на тему продажности и неподкупности, на что мужчина лишь ответил мне: