Посрамлённый татарин испарился, а старуха по новой наладилась уснуть. Не удалось и этот раз: змеёй скользнула в дом высокая и тощая невестка старика Чебуна. Она каждое утро закапывала старухе глазные капли.
– Чё-то поздно сёдни, Лара, – послушно откидываясь на подушке, посетовала старуха. – Я уж сама два раз пробовала закапать, дак только полфлакончика разлила…
Ларка пожимкала пальцами резинку пипетки, набирая из флакончика в стеклянный стержень.
– Свёкор всю холку перегрыз… – Ларка хладнокровно выжала под старухино веко серебристую каплю. – Всё ему… не двигайся, баба Гутя! Всё ему не так… Вчера выгнал меня с ребятишками на улицу: иди, подлюка, куда хочешь, и выблюдков своих забирай!
– А Борька же? Чё же он ему, грибу поганому, не заткнул рот как следовает?!
– Борька в смену был! Да и возьми с него…
– И где ты ночевала?
– У подружки за лесополосой…
– Сдурела?! Пришли бы ко мне… Ты что, Лара?!
Проводив цыганку из сенцев, старуха накинула щеколду на петлю изнутри, чуть приотворив дверь, поддев пластину лучинкой.
Щеколда, накинутая на петлю, означала, что старуха не уходила за ворота и находится в огороде. И только с отсутствием Колымеева она стала хитрить, набрасывая щеколду не снаружи, а из сеней, чтобы никто не тревожил притворной жалостью. Кроме того, Августина Павловна суеверно считала, что в незапертые снаружи двери скорее заявится горе, а так, отманив в огород, казалось, можно и вовсе отвадить беду от дома.
5
Звонким колокольцем ударился над стариком знакомый голос. Колымеев разволновался, как школьник, прогулявший урок, когда увидел поселковую учительницу.
– Да сидите, что вы! – удержала Рената Александровна, и он послушно осел на тёплые доски.
Ему нравилась тихая татарочка, по его меркам – совсем девчонка, шальным шурум-бурумом скрестившая судьбу с неуёмным Тамиром Хорунжием, давно выплакавшая в жизни с ним глаза и как-то вся осевшая душой за те годы, что учительствовала в посёлке. Но и по сию пору она словно бы исходила не пустым цветением, а щемящей женской красотой, развернувшейся напослед в дивное и горькое соцветие кроткого материнского счастья и обильного бабьего горя…
– Выписали, Владимир Павлович? Или… на выходные?
– Дали жизни, когда со смертью все договорные бумаги заключил, а зачем дали – не объяснили!
– Значит, есть причина, – улыбнулась учительница.