Проявлялось это по-разному. Его внезапная холодность могла обрушиться без видимой причины. Взгляд, еще недавно теплый и всепонимающий, становился отстраненным, почти стеклянным. Физический контакт, прежде такой естественный и желанный, мог быть прерван резким, едва заметным движением, словно ее прикосновение стало неприятным или неуместным. Иногда это была критика, завуалированная или прямая, обрушивающаяся после периодов обожания. Идея, еще вчера вызывавшая его восторг, сегодня могла быть встречена саркастическим замечанием или снисходительным молчанием. Ее внешний вид, ее слова, даже ее манера смеяться – все, что недавно было предметом его восхищения, вдруг могло стать объектом едва скрываемого раздражения.
Для Эмилии эти моменты были подобны удару под дых. Растерянность – вот ключевое слово, описывающее ее состояние. Она не понимала причин этой перемены. Только что она была центром его вселенной, единственной, кто его понимает, его музой – и вдруг оказывалась кем-то чужим, раздражающим, непонятным. Эта непредсказуемость лишала ее опоры. Внутренний компас, так уверенно указавший на него как на идеал, начинал сбоить.
И тогда включался другой механизм, характерный для подобных динамик: ее попытки найти причину в себе. Поскольку его гениальность и глубина были для нее аксиомой, а собственная роль спасительницы и музы – основой ее самоощущения, логика подсказывала (или казалось, что подсказывала), что проблема должна быть в ней. Что она сказала не так? Что сделала не то? Она прокручивала в голове последние часы, дни, пытаясь отыскать ту ошибку, тот неверный шаг, который мог спровоцировать его холодность или гнев. Эта изнурительная рефлексия, поиск несуществующей вины, становилась ее постоянным спутником. Она начинала ходить на цыпочках, взвешивать каждое слово, сканировать его настроение, пытаясь предугадать возможную бурю.
Именно так, через чередование его восторгов и внезапных отстранений, начало свое зарождението явление, которое позже можно будет описать как эмоциональные качели. Важно подчеркнуть, что в восприятии Эмилии (и в том, как она представляла ситуацию) эти качели были исключительно инструментом, который ониспользовал, сознательно или бессознательно, чтобы держать ее в напряжении, чтобы контролировать ее. Ее эмоциональное состояние полностью зависело от его настроения. Его одобрение, его теплота возносили ее на пик блаженства, давали ощущение подтвержденной ценности, возвращали веру в их «особую связь». Его же холодность, критика или молчание низвергали ее в пучину отчаяния, самообвинений и страха.